Нет ничего обнаружимого, что делало бы «я» «мной»

И также необходимо понимать, что то, что мы именуем здесь этим относительно истинным «я» и ложным «я», не совпадает с позицией, с дефинициями, пониманием западной психологии, которая говорит о нормальном, или о здоровом эго, и о раздутом эго, или о эго нездоровом, – это не одно и то же.

Итак, в западном понимании здоровое эго и гипертрофированное эго, или раздутое эго, являются формами сознания, то есть это способы восприятия, видения чего-то. В то время как в буддизме «я» – как реально существующее на относительном уровне «я», функционирующее «я», так и нереальное, ложное «я» – формами сознания, или формами восприятия, не являются. Они не есть сознание.

Итак, мы можем говорить, что здоровое эго – это есть видение себя в ключе этого условно реального, относительно существующего, функционирующего «я». Как мы просыпаемся утром, мы умываемся, чистим зубы, одеваемся, идём на работу, заботимся о себе, поддерживаем себя должным образом, функционируем – это здоровое эго. А раздутое, или гипертрофированное, эго можно ассоциировать с нашим видением себя как некоего пупа земли, центра вселенной и так далее, в каком-то невозможном ключе, в нереальном ключе, то есть видение себя как одного из этих ложных «я».

Прежде всего, первая характеристика, о которой следует упомянуть у такого доктринально привнесённого, существующего невозможным способом «я», которое позиционируется небуддийскими индийскими философскими школами, первая его характеристика – это статичность. И здесь необходимо разобраться, что понимается под словом «статичный» в этом контексте. Здесь необходимо не проводить параллель между терминами, или не уравнивать термины, «статичный» и «постоянный». Потому что «постоянство» и заявление о том, что эго, или «я», или личность, постоянны, то есть они пришли из бесконечности и до бесконечности длятся, – об этом будет говорить и буддизм.

Буддизм также утверждает, что в этом контексте это относительное «я» приходит из безначальных времён, не имея никакой отправной точки, оно длится до бесконечности, как и длится до бесконечности поток нашего сознания, поток нашего ментального осознания, в том числе и поток наших скандх – наших психофизических совокупностей. И этим мы достигаем состояния просветления. Они перестают существовать в форме омрачённых ядами психофизических совокупностей живых существ, страдающих живых существ, и становятся очищенными формами будды, но, тем не менее, индивидуальный поток сознания живого существа, который может стать потоком сознания будды, длится с безначальных времён и переходит в бесконечность. Соответственно, и обозначение «я», или персона, личность, допустимо делать на основе этого бесконечного и безначального потока совокупностей. И всякий раз, и всегда, во все времена, это «я» будет индивидуально. Включая и «я», личность будд. Будда Шакьямуни не идентичен Будде Майтрейе – он не есть Будда Майтрейя, он Будда Шакьямуни. Они – индивидуумы.

Они постоянны в том смысле, что они безначальны и бесконечны, но они не статичны. Статика здесь подразумевает отсутствие и неналичие ежемоментных, ежесекундных перемен и изменений. Совершенно идентичный «я, лёгший спать вчера вечером», «вставший, проснувшийся сегодня утром», – ничуть не изменившийся, совершенно статичный, неизменный я. Вера в такую характеристику атмана.

Итак, вторая характеристика переводится по-разному, но, так или иначе, она подразумевает некоторую монолитность. Монолитность подразумевает отсутствие составных частей, то есть унитарность и неделимость. Это может быть в каких-то там описаниях всей вселенной, которая неделима, или какой-то маленькой частички, какой-то искорки, но, так или иначе, монолитность – это неделимость, это единичность, унитарность, отсутствие составных частей.

И третья характеристика – это полная отличность, независимость, от психофизических совокупностей – скандх, и сознания, то есть это независимо ни от формы, ни от сознания. Итак, перефразируя это в простую терминологию, в бытовые выражения, мы говорим о том, что это некая искра, это некая частица, это некий такой орешек, который живёт где-то в нас, в нашем теле, – им не является, сознанием не является. Он никак не изменяется, он совершенно статичен, не претерпевает никаких изменений. Он монолитен, не состоит из каких-то составляющих его частей, компонентов. Он вселяется в тело, не являясь им, не становясь его частью, выселяется из него, переселяется в другое тело и так далее. Представлять себе такое «я», такой атман, или такую душу, не является присущей нам по рождению тенденцией. Представлять такое «я» нас учат определённые доктрины, и поэтому оно именуется доктринально обретённым, или наученным, или выученным, видением «я». И подобное обретённое, или выученное, доктринальное неведение, оно исчезает безвозвратно в момент переживания нами первого момента, первого опыта неопосредованного, прямого видения пустотности, бессамостности. А что такое бессамостность, или пустотность, в этом контексте – это понимание отсутствия существования и прямое переживание отсутствия какого бы то ни было существования такого «я».

Итак, что же происходит в случае с нами, с западными людьми, – интересный вопрос. Если мы достигаем пути видения – третьего пути на пути бодхисаттвы, – пути видения, то есть мы достигаем прямого, неопосредованного переживания пустотности, от чего мы избавляемся? Ведь мы в своей жизни никогда не изучали, не попадали под воздействие, влияние, индоктринацию этих индийских философских систем. Мы о них не знали. На что один из учеников ламы Цонкапы, Кхедруб Дже, сказал в одном из своих трудов, что все мы обладаем подобным видением «я» и даже животные обладают им. Оно присуще нам с безначальных времён, оно присуще нам из прошлых рождений, и это наводит нас на странную мысль, что индийские философские системы существовали с безначальных времён, раз все мы ими обладаем из прошлой жизни.

Строго говоря, по определению, мы не можем утверждать, что те индоктринированные, может быть, в нас, как-то это проникшие в наше сознание такие моменты, выученные из какой-то философской системы, в том числе христианской, поскольку она там не обсуждалась, и восприятие души, те самые характеристики души, как она видится в различных школах христианства, не были известны в этих доктринах, то есть она не может быть туда включена, но мы, видимо, по расширительному толкованию можем включить её как одну из разновидностей, или как подвид, индоктринированных ложных воззрений, видений «я», атмана, или эго, или души. И вовсе необязательно, чтобы данное приобретённое, или выученное, неведение происходило из какой-то религиозной, или духовной, системы взглядов. Оно может также происходить из совершенно светской системы, такой как психология.

Затем также необходимо знать, что существует то, что именуется тревожащими эмоциями, или «клеши», которые базируются на, или зиждутся на таком доктринально обретённом неведении. Итак, это доктринально обоснованное, или доктринально обретённое, выученное неведение порождает целый курс каких-то омрачённых эмоций, негативных состояний сознания. Так, например, придерживаясь своей философской системы, своего омрачённого видения «я», души, или атмана, мы гневаемся когда кто-то бросает вызов этой системе, критикует её. Мы сильно привязаны к ней, и испытываем такую привязанность или вожделение по отношению к ней. Следуя ей и считая, что она единственно верная философская система, мы возносимся, мы культивируем гордыню, то есть всевозможные негативные эмоции возникают здесь. Люди даже отправляются в крестовые походы и затевают священные войны, отстаивая свои видения омрачённого «я». Итак, прежде всего нам надлежит избавиться от подобного неведения.

Затем, на более глубоком уровне существует во всех нас то, что принято именовать «спонтанно возникающее», или «врождённое», неведение. Итак, мы говорим: «Да, конечно, это так. Я понимаю, что «я» моё, моя личность, не является чем-то монолитным, чем-то унитарным. Да, она зависит от тех или иных составляющих частей. Да, я знаю, что она не является чем-то статичным и постоянным. Да, она изменяется от мгновения к мгновению. Я признаю, что она не является независимой от моих психофизических совокупностей, но зависит от них. Да, я всё это приемлю. Да, я понимаю, что это лишь обозначение, сделанное поверх этих потоков, этих психофизических совокупностей». Это именно то, с чем мы остаёмся, устранив, отбросив все эти доктринально приобретённые ложные воззрения. Мы остаёмся именно с таким пониманием. И здесь очень важно разобраться, что же не в порядке с тем, что у нас осталось. Что ещё осталось, с чем необходимо работать, после того как мы устранили первое – доктринально приобретённые типы неведения, слои неведения.

И следующим уровнем неведения будет вера в то, что такое нестатичное, делимое, составное, зависящее от психофизических совокупностей «я» существует как познаваемое само по себе, то есть оно верно познаваемо без необходимости познавать одновременно с этим нечто иное, нечто ещё. Я знаю Сашу. Я думаю, что знаю Сашу. Самостоятельно, или самодостаточно, познаваемое «я» кажется нам существующим априори. Я думаю, что я знаю Сашу, но как я знаю его? Вне какого-либо контекста – не зная его внешний вид, формы, очертания, не зная его голос, который я могу услышать по телефону? Я думаю, что я говорю и слышу Сашу, на самом деле я слышу лишь его голос. Итак, безотносительно чего-то ещё познаваемый Саша – вот вера, которая у нас есть, – существующий таким образом. Итак, даже зная, что «я» существует, что оно нестатично, оно составно, оно зависит от совокупностей и так далее, мы продолжаем думать, что это «я» уникально, оно самодостаточно, оно познаваемо само по себе, что моё «я» является именно таковым.

Хотя даже слово «я», даже чтобы подумать о нём или произнести его, мы уже делаем его зависимым от самого слова, или термина, «я», или личность, или персона. И даже зная все эти доктринальные неверности, все эти доктринально обретённые виды незнания, и заменив их знанием, мы по-прежнему думаем спонтанно, совершенно естественно о своём «я», что вот оно – уникальное моё «я»: самодостаточное, самосущее, познаваемое само по себе, познаваемое вне зависимости от моего голоса, тела, вида и так далее, которое необходимо выражать, которое необходимо поддерживать, как-то проявлять в мире и так далее.

Или мы можем заменить идентификацию этого «я» на отождествление его с неким голосом, или внутренним монологом, который происходит у нас в голове, мы думаем так: «Что я теперь делаю?» И кто-то там говорит, что мне надо сделать. Вот этот говорящий, или этот голос, – это есть моё «я». Итак, мы воспринимаем это «я» как некую такую малую сущность, какого-то босса внутри нас, который как бы уже не представляется нам статичным и неделимым, то есть мы устранили первые три аспекта заблуждения, – и не представляется нам независимым: он как-то там, где-то в моей голове, в моём сознании, то есть он часть какой-то моей психофизической совокупности. Поэтому мы уже не заблуждаемся в этих трёх ключах, но по-прежнему видим его как босса в голове, который тянет за ниточки, нажимает кнопочки, получает информацию из внешнего мира через органы чувств, принимает решения. Мы спрашиваем его: «Ну что же я буду делать?» – «А, я сделаю вот это», – как бы говорит он. И такое у нас самоотождествление.

Опять же, как и в первом случае, на базе, на основе этого присущего нам, или спонтанно возникающего, неведения мы имеем целый курс спонтанно возникающих, или присущих нам по рождению, отрицательных, негативных, тревожащих эмоций. Итак, это самодостаточное «я», которое мы себе воображаем, оно нуждается в защите. Пытаясь оберегать его, мы устремляемся к обретению различных условий, различных предметов и так далее – стремимся чем-то обладать, обезопасить его. И это возбуждает в нас жажду, вожделение и так далее – алчность. Затем мы пытаемся сохранить всё это, и это всё порождает привязанность: мы пытаемся удержать все эти благоприятствующие для такого «я» факторы. Затем, существуют постоянно какие-то угрозы для этого «я» – то, что приносит ему страдание, дискомфорт. В нас возникает гнев, ненависть, ярость, желание причинения вреда по отношению ко всем этим факторам и явлениям, персонам и так далее, которые ставят это «я» под угрозу.

И все эти синдромы можно распознать довольно легко. И это довольно смешно и забавно наблюдать за ними, как они работают. И смешно это, и забавно, потому что это правда, потому что именно так оно и происходит. Во всех нас есть подобный резон: «Я не хочу, чтобы люди любили меня за мою внешность. Я не хочу, чтобы люди любили меня за мои деньги. Я не хочу, чтобы люди любили и тянулись ко мне в силу моей славы. Я хочу, чтобы они любили меня просто за то, что я – это я», – все мы мыслим в какой-то степени одинаково. Будто есть такое «я», которое может быть познаваемо и утверждено безотносительно каких-либо из этих основных факторов, элементов. И оно достойно того, это сладкое «я», чтобы его любили. Итак, все мы чувствуем это естественным образом, никто не должен нас учить этому. «Любите меня за то, что я есть» – никто этому не учит. Итак, давайте подумаем несколько мгновений об абсурдности этого, об абсурдности подобной веры, которая также может быть разрушена и другими методами логического анализа, другими верными умозаключениями. Мы не можем рассмотреть их все сейчас, поскольку временные рамки нам этого не позволяют, достаточно и этого. Давайте немножко об этом поразмыслим.

[медитация]

Хотя мы склонны думать и чувствовать, что именно таким образом мы и существуем, что существует некое уникальное, самодостаточное, познаваемое само по себе «я», которое необходимо выразить, которое может творить и, выразив себя, оно сможет представить себя всем и все смогут познать его, – хотя мы и склонны так думать, сильна тенденция именно таким его и видеть, это полная фикция и такового «я» не существует в природе. Итак, давайте посмотрим, что останется после отрицания такого «я».

Итак, мы принимаем все эти позиции, мы говорим: «Хорошо, я согласен: нет «я», которое монолитно, неделимо; нет «я», которое статично; нет «я», которое независимо от психофизических совокупностей – оно действительно от них зависит». Мы не позиционируем, не утверждаем более такого «я», которое было бы самопознаваемо, самодостаточно. Итак, что же остаётся? Согласившись со всем этим, что мы имеем? Приняв всё это, по-прежнему мы нуждаемся в чём-то таком уникальном, исключительно нашем, внутри нас, поверх чего, или что можно было бы обозначить этим «я» и что делало бы меня отличным от вас, и уникальным, и неповторимым. Это приводит нас к ещё более тонкому, ещё более глубинному, уровню веры в невозможно существующее «я». Итак, по-прежнему мы имеем на стороне объекта, на стороне подразумеваемого объекта, или познаваемого объекта, который скрывается за термином, за понятием «я», что-то существующее в нём самом: что-то уникальное, что-то, делающее его уникальным и не схожим, отличным от всех других «я». Именно такое «я» – уникальное, существующее со стороны объекта, подразумеваемого объекта, – является объектом отрицания, тем, с чем расправляется своим анализом прасангика-мадхьямака.

Зачастую мы действительно движимы и мотивируемы желанием найти такое уникальное, моё, неповторимое «я». Особенно в западной культуре это всячески поощряется – поиск такого «я», своей уникальности, своей неповторимости: мы чувствуем, что оно где-то должно быть внутри нас. Где – идея довольно расплывчата, но где-то там оно должно быть. И у нас существуют различные, самые порой чудные понятия на этот счёт, самые странные понятия на этот счёт, и мы заканчиваем такими убеждениями, как: «Ах, вчера я был пьян – я был не собой, я был вне себя, это был не я», – подобного рода видения.

Здесь мы подходим как раз к воззрению мадхьямаки-прасангики – высшей школы буддийской философской мысли, которая утверждает, что не существует ничего самопознаваемого, проецируемого вовне со стороны подразумеваемого объекта, – этого «я», – и оно утверждается лишь благодаря ментальному обозначению, навешиванию ярлыка, который выполняет наш ум поверх основы для обозначения. В этом «я» нет никакой самости, нет никакой самодостаточности и самоочевидности, словно оформленности в какую-то упаковку, упакованности в какой-то пластик, которая была бы надписана и свидетельствовала бы само о себе, что вот оно – это «я», и оно только этим «я» быть и может. Зачастую мы объясняем это в терминах дефинитивной характеристики, или определяющей характеристики. Мы говорим, что в этом «я» существует некоторая определяющая характеристика, которая безошибочно позиционирует его, утверждает его как «я», и иным это быть не может. И существуют они в самом объекте, с его стороны, не со стороны обозначающего ума.

Но проведя подобное отрицание, успешно выполнив подобное отрицание, которое совершается в прасангике – высшей школе буддийской мысли, мы по-прежнему не остаёмся ни с чем, то есть мы не остаёмся без какого бы то ни было «я». Мы остаёмся с чем-то, и опять же работает та же формулировка: такого «я» нет, но, в то же самое время, «я» есть, «я» существую, «я» функционирую. Мне по-прежнему предстоит проснуться утром, привести себя в порядок, отправиться на учёбу или на работу. Но именно поэтому, именно в силу того, что такого «я» не существует, – оно лишь обозначено умом, – именно поэтому всё, что происходит с нами, начиная с утра и всю нашу жизнь: все наши переживания и наше функционирование – и возможно. Ибо, если бы мы обладали таким «я», если бы существовало такое чётко очерченное, подобно мячику для настольного тенниса, «я»: самосущее, самопознаваемое, самодостаточное и так далее, то никакие эти действия были бы невозможны, потому что оно было бы полностью дистинктным и не могло бы ни в чём участвовать, не могла бы входить в контакт ни с чем, не изменяться никаким образом, взаимодействовать с чем бы то ни было. Вера в подобные невозможные способы существования повлечёт за собой множество абсурдных заключений. Так, например: «Как я смогу измениться? Как я смогу что-то узнать новое? Как смогу я почерпнуть что-то новое из книги или услышав от кого-то? Если я узнаю что-то новое, то это уже будет не тот я, который этого не знал, а это уже будет новый я, который это знает, значит – другой я», – а это невозможно при вере в такое «я».

Итак, нам необходимо помнить эту формулировку: «Я или предметы и явления не существуют таким-то и таким-то образом, но, в то же самое время, они существуют, я существую, они функционируют, я функционирую. И более того, я могу достичь просветления благодаря этому». Итак, какой вывод нам предстоит сделать из этого? Нам предстоит прежде всего расстаться со всем этим внутренним, душевным мусором, который отягощает нашу жизнь, омрачая её. Это забота об этом маленьком «я», которое находится под угрозой, живёт внутри нас, которое мы должны опекать, которое мы должны как-то проявлять, показывать его во вне, реализовывать его, оно уникально, необходимо его проявить, необходимо, чтобы оно творило и так далее, и так далее. Вместо этого мы сможем расслабиться и, не утруждая себя заботами об этом несуществующем «я», не впадая в такую зависимость от него, мы сможем накапливать позитивную энергию, кармическую позитивную энергию, которая позволит нам преуспеть в медитации, в постижении бессамостности, или в постижении пустотности; так сказать, спокойно, без всей этой эгоистической истерики заниматься саморазвитием.

И та же самая линия рассуждения, тот же самый анализ, он верен и для окружающих нас людей, не только для нас самих. И вера в такие истинно существующие, самодостаточные и самопознаваемые, уникальные «я», существующие вокруг нас, также причиняет нам массу проблем, эмоциональных проблем, страданий и так далее – сложностей в жизни. Так мы хотим только одного человека, мы видим, что это уникальный человек, и что кто-то иной нас может любить – нас уже не так волнует: мы хотим добиться любви именно вот этого человека, чтобы именно это уникальное, неповторимое, индивидуальное «я» любило моё индивидуальное, уникальное, неповторимое «я»; и только на этом мы успокоимся, и ничто иное нас не удовлетворит – и подобного рода.

То же самое верно, точно такой же шлейф негативных эмоций возникает и в отношении внешних объектов, каких-то неодушевлённых объектов, которые мы наделяем подобными невозможными способами существования, делая их какими-то самосущими, делая их какими-то уникальными, ценными или дорогими, нужными нам, привлекательными для нас с их собственной стороны. Не наш ум делает их такими, обозначает их такими, но в них заключено, имманентно присуще им это качество. Это могут быть какие-то объекты, которые мы вожделеем: это может быть наш компьютер, мой компьютер, особенный компьютер. Хотя он и мой, потому что я его купил, но с ним связаны совершенно другие эмоции, чем с каким-либо иным компьютером. И также те часы, например, которыми может забавляться ребёнок, воспринимая как игрушку, – он может действительно их сломать, это может произойти, но мы эмоционируем по поводу этих часов, потому что это наши часы, они дороги нам, это часы, с которыми у нас что-то связано, это часы, которые для нас особенно ценны, которые нам нравятся, которые дороги нам тем-то, тем-то и тем-то. И возникает опять же целый веер всевозможных эмоций, связанных с внешними предметами.

То же самое верно и для таких абстрактных понятий, как проблема или беда. Мы столкнулись с какой-то проблемой, и опять же в нас сильна тенденция овеществлять эту проблему, делать её некой самодостаточной, самобытной сущностью, проблемой в себе. Не проблемой осознанной, или обозначенной, нашим умом, но проблемой как таковой, проблемой в себе. И опять же мы начинаем заботиться этой проблемой, страдать, переживать по поводу этой проблемы точно таким же образом, как будто это какой-то каменный шар: недвижимый, статичный, неизменный, обозначенный как проблема и существующий как проблема. Вместо этого же нам необходимо понимать, что проблема – это тоже нестатичная, переменчивая, совокупность, какая-то сущность, которая во многом порождена нашим умом; явилась в результате взаимодействия каких-то причин, последствий, условий, сопутствующих её появлению; также она может и исчезнуть; и она лишь существует как сущность, обозначенная нашим умом поверх какой-то основы для обозначения.

Медитируя на пустоте, фокусируясь на пустоте, или созерцая пустотность, необходимо помнить о том, что никогда не было, нет и не будет такой вещи, как «я», внешние феномены, явления и предметы либо иные живые существа, существующие одним из этих невозможных способов: это фантом, это фикция, это иллюзия. Мы могли чувствовать, что они таковы или я таков, мы могли думать об этом, мы могли как-то это подспудно ощущать, но в реальности никогда ничего из этого не было. И понимая это, мы без какого-либо сожаления, решительно, энергично, расстаёмся, отсекая все эти ложные концепции из мышления.

Итак, на таком повседневном, или бытовом, примере можно это хорошо проиллюстрировать историей о Деде Морозе. Когда мы видим Деда Мороза, изначально мы думаем: «Вот он – Дед Мороз, он существует!» – видим наряженного человека в Деда Мороза. Затем мы разбираемся, анализируем и понимаем: «Да нет, никакого Деда Мороза не существует – это просто актёр, это просто человек, одетый в Деда Мороза и выступающий в качестве Деда Мороза в каких-то целях». И что у нас остаётся? Мы разуверились в существовании Деда Мороза, но мы что, остались ни с чем? Нет, у нас остался человек, какая-то основа, человек одетый в Деда Мороза, то есть что-то у нас осталось, но Деда Мороза – этой фикции, которой никогда не было, – её не существует более, и мы в ней разуверились. И также мы разуверились в том, что на следующем углу тот человек – Дед Мороз и за тем углом человек – Дед Мороз. Мы одновременно поняли, как проецировать на другие предметы и явления, других людей, что Дедов Морозов не существует. Но мы остались с какими-то людьми, казавшимися нам ранее в силу каких-то факторов Дедами Морозами.

И точно так же функционирует и этот процесс. И ситуация здесь в точности такова, по аналогии: мы имели дело с какой-то проекцией омрачённого ума, неведения, которая представляла наше «я» как существующее невозможным способом, – этого Деда Мороза, – затем мы в ней разуверились, проведя исследование, остались с нашим реально существующим на относительном уровне, условно реальным «я» – с этим человеком, одетым Дедом Морозом; мы перестали верить в эту фикцию; мы всё больше и больше привыкаем видеть самих себя в качестве человека, одетого Дедом Морозом, нежели верить, что мы есть Дед Мороз. И со временем привычка видеть себя таковыми, какие мы на самом деле в относительной реальности есть, перерастёт в то, или создаст основу для того, чтобы ум наш перестал проецировать, создавать, все эти омрачённые видимости, образы.

[медитация]

Какую роль вообще играет эта индивидуальность, то есть всё-таки я это не ты или Будда Майтрейя – это не Будда Шакьямуни. Или есть различие между индивидуальностью и уникальностью на самом тончайшем уровне.

Мы все индивиды, мы индивидуальны, но в нас самих нет ничего, что делало бы нас таковыми со стороны нас самих. И даже если вы смотрите на это с генетической точки зрения: хромосомы – вы изучаете, идёте глубже и глубже, и эта уникальность, эта неповторимость растворяется, переходя в одинаковые молекулы; затем совершенно одинаковые атомы, электроны, ядра, фотоны, протоны, кварки, кванты, квантовую энергию и так далее; и растворяется опять же во что-то не обнаруживаемое, не находимое.

Говоря условно, мы действительно утверждаем, что есть условно обнаруживаемые на относительном уровне действительно некоторые отличительные характеристики в каждом из нас. И потоки наших сознаний, потоки наших умов, они также действительны, они отличны, и они различно оформлены, они существуют в различном качестве, в силу опять же тех кармических тенденций, которые определяют это. Мы все, создавая различные причины, пожинаем различные плоды, результаты, и разные кармы оперируют в разных потоках, накопленные обладателями этих потоков. И опять же те кармические отпечатки, и те плоды, которые созревают, и те отличия, которые мы обозреваем, мы наблюдаем, в нас как в индивидах, в нас как в индивидуальностях, они также лишь ментально обозначены.

Взгляните на действие закона причины и следствия. Взгляните на самый простой пример, который обычно приводится в тибетском буддийском изложении, а именно на семя и росток. Итак, росток – это плод, или результат, семени. Семя – это причина, или основополагающая причина, ростка. Исследовав зерно, исследовав семя или росток, обнаружите ли вы что-то в семени в самом или кричащее из самого семени, что «я стану ростком». Или в ростке что-то, говорящее само за себя, самодостаточно, что «я произошёл из семени». Что обозначает одно как причину, другое – как следствие? Что обозначает одно как семя, другое – как его росток? Это ментальное обозначение: одного – как семени-причины, другого – как ростка-плода. И всё это опять же восприятие базируется на нашей концепции причинно-следственной связи. Было ли семя причиной ростка? Да. И опять же – здесь должна быть запятая – но, в то же самое время, семя действительно причина ростка. И зависит ли это от того, знал ли я о том, что семя явилось причиной ростка? Нет, это от этого не зависит. Это требует изрядной доли размышления.

Вчера упоминался очень тонкий уровень работы ума, который присутствует в каждый момент осознавания, связывает их между собой и продолжается от момента смерти и после просветления. Вот он по своим характеристикам очень похож на то уникальное «я», которое находится с нами. Можно это прокомментировать?

Нет, не вполне, но если мы зададимся вопросом: «Что существует безначально и бесконечно?» – то ответом на этот вопрос будет: «Да, это этот наитончайший ум. Можно называть его умом ясного света в неразрывном единстве с тончайшей энергией, на которой он как бы едет, которую он “оседлал”». И это действительно достойная основа, или подходящая основа, поверх которой может быть сделано обозначение «я». Также как и кармические тенденции, кармические стереотипы, привычки и так далее. Но опять же здесь мы приходим к тому же моменту, который освещался ранее, что достойная, или подходящая, основа, верная основа для обозначения, не является самим познаваемым объектом, или подразумеваемым объектом.

И для этого, чтобы это принимать и не делать эти ошибки, нам необходимо разобраться в механизме: в том, как именно ум наш осуществляет это ментальное обозначение. И помнить о том примере, который мы разбирали: апельсин не является оранжевым шаром, запахом, вкусом или текстурой. Апельсин является понятием, апельсин является тем, что скрыто за лейблом, за этим ярлыком «апельсин», навешенным на подходящую основу для обозначения – оранжевую сферу со вкусом, запахом. Помнить, что апельсин также не является этой бессмысленной совершенно акустической схемой – «апельсин», или orange, – которую люди, собравшись когда-то где-то, какие-то люди приняли как конвенцию, обозначающую апельсин. Что ещё более странно и удивительно: если вы задумаетесь о том, что и определённая последовательность чёрточек на бумаге будет также обозначать апельсин.

А откуда возникает вот эта изначально врождённая как бы мазохистическая тенденция ошибочная?

Итак, для нас как для людей западного склада мышления сложно принять саму идею безначальности, в первую очередь, поскольку мы не привыкли мыслить такими категориями; мы не привыкли мыслить и нам трудно постичь, что сансара безначальна, что поток нашего ума безначален, что безначально и неведение, которое присутствует в потоке нашего ума, что это не чья-то глупая шутка над нами, чья-то издёвка или какой-то тест, вызов, который кто-то нам бросил и смотрит, как мы с ним справимся, что это не чья-то креатура, какого-то иного существа, что всё это не имеет никакого начала, никакой отправной точки.

И такова ситуация, и более того, в нас сильна склонность, и внешние обстоятельства подталкивают нас к тому, чтобы воспринимать мир именно таким и себя в нём именно такими. Наши тела, все эти тенденции кармические, которые столь сильны и инертны в нас, подводят нас к тому, чтобы воспринимать себя именно такими: самодостаточными, независимыми, самопознаваемыми «я» – такими личностями в себе. Наши тела подталкивают нас также к этому, к такому же самоотождествлению, и не только человеческие тела, но и тела любых живых существ, включая и насекомых, мельчайших насекомых, – в них уже заложена эта тенденция, продолжающая и поддерживающая эту ложную идентичность.

Попробуйте провести эксперимент с насекомым – с муравьём. Прижмите его пальцем – он будет пытаться выбраться, оградите его путь бумажкой – он будет пытаться убежать, оббежать её как-то. Всё это происходит из-за того же понятия, той же концепции «я», веры в своё «я» угрожающему опасности, желания обезопасить это «я». И, может быть, он не мыслит вербальными концепциями: «я», личность, атман и так далее, но он на каком-то своём уровне также осознаёт свою уникальность, своё «я» и пытается его, соответственно, обезопасить. И сама эта концепция, или само положение, сансары как безначального явления, бытия вообще как безначального – весьма сложно для нас принять, осмыслить и вообще представить как-то себе. Может быть, для того чтобы осмыслить безначальность, как-то постичь это, нам поможет размышление о каждой причине как в свою очередь о плоде, или о результате, чего-то. Ведь для того чтобы послужить причиной чего-то, эта вещь или этот факт должен был сам появиться в результате взаимодействия каких-то причин и условий, ему предшествующих.

Итак, каждый результат – это причина чего-то следующего, каждая причина какого-то ныне существующего результата – это, в свою очередь, результат предыдущей причины. И так мы получаем бесконечный регресс – цепь причин. Может быть, это поможет осознать. И та же проблема возникает и с попытками обоснования существования некоего творца, бога-творца или какого-то иного творца. Раз он послужил причиной всего или почти всего, то что послужило причиной ему? Если он был причинён чем-то, или создан какими-то причинами и условиями, какой-то причинностью, то, значит, он не изначальный творец всего, а у него есть творец. И тогда нам остаётся два варианта: либо он был всегда, существовал во все времена, но не творил, потом творил; либо он возник без причин, или из ничего.

Дискуссия, если в неё углубляться, тотчас становится весьма такой метафизичной, глубокой и неопределённой. Мы дойдём с вами неминуемо до Большого взрыва – из чего возникла по нынешней теории вселенная, – до того, что называется Большой взрыв. И дойдя до него, мы коснёмся проблемы исчезновения времени как категории. А любое творение – каков был творец: сотворил ли он Большой взрыв, или он был его творением, или он существовал до него, он и до него по этим теориям времени существовал; а как возможно творение, поскольку творение именно и разворачивается во времени и так далее. Как можно создать начало начал? Чтобы начать начало, с каждого начала, должно быть что-то ещё. Проблема причины без посредствующей ей причины встаёт тотчас.

Читая подобного рода изложения, необходимо иметь в виду, или помнить о том, что это всё подобное объяснение существует в рамках видения множественности вселенной – прежде всего, и цикличности их развития: их схлопывания и развёртывания. Итак, раз вселенная развивается, она проходит различные циклы развития и в какой-то период она становится пригодным местом для инкарнации каких-то потоков сознания, каких-то сущностей определённого уровня, затем, прогрессируя, прогрессируя всё более плотные и плотные, так сказать, плотские слои и способы инкарнации. Именно в этом контексте здесь ведётся разговор о цикличности – а), о множественности – б) и о инкарнации, поэтапной готовности вселенной служить вместилищем для сознаний, для воплощения сознаний определённого уровня.

Каждая индивидуальная вселенная имеет начало. Конечно, у неё будет цикл запуска её. Но в целом циклам как таковым в их общности и совокупности начала нет. Нет того, что именуется первым циклом. Вселенных бесчисленное множество, и все они проходят этими циклами: исчезают, возрастают, пребывают, угасают, исчезают, разрушаются. Их бесчисленное множество, и циклы эти они асинхронны, то есть всё это происходит в разных фазах. И всегда бывают живые существа, которых бесчисленное множество и которые опять-таки трансмигрируют между этими вселенными, рождаясь там-сям. Это не значит, что кто-то из них приписан к одной вселенной и определённым образом эволюционирует там и исчезает затем. Это всё взаимосвязано.

Чогьям Трунгпа Ринпоче в «Преодолении духовного материализма» сказал, что если вы хотите познать пустоту, то вы должны бросить пытаться познать пустоту.

Итак, это может относиться к двум вещам: это может относиться либо к переходу от концептуального, опосредованного постижения пустотности к неконцептуальному, неопосредованному постижению пустотности; а также это может относиться и к более ранней фазе, где подобное отношение может служить препятствием, а именно к восприятию пустотности к какой-то вещи, которую необходимо постичь, и к постижению пустотности как к некоему достижению – вещи, которую нам необходимо обрести. Когда мы с таким материализмом подходим к этому, это может быть препятствием.

Это не означает, что нам надо отказаться от сознательных усилий, от волевых усилий по постижению пустотности. Это не означает, что, сидя в шезлонге со стаканом лимонада, постижение пустотности придёт к нам само по себе. Это означает, что нам необходимо избавиться от видения себя как такого мячика для пинг-понга, пустотности как такого мячика для пинг-понга и нашей реализации, или постижения, пустотности как такого мячика для пинг-понга. И как-то хочется нам обрести все их, свести их воедино – вот от такого видения нам необходимо избавиться и оно является препятствием. Фатальность подобного подхода, безуспешность подобного подхода вполне очевидна, когда мы пытаемся – и мы на самом деле проходили через это, – когда мы решаем: «Ну теперь-то я повеселюсь, теперь-то я отдохну». И мы на это настроены, мы создали такую фиксированную концепцию отдыха и веселья. И вряд ли когда-то нам удавалось с таким подходом расслабиться и отдохнуть. «У меня осталось полчаса. Давайте поторопимся: мне осталось полчаса, и сейчас я буду безудержным в веселье». Нам надо перемигнуться обычно с кем-то и подтвердить своё ощущение: «Не правда ли, как здорово мы оттягиваемся?» Словно в этом прекрасном времяпровождении существует что-то такое с его стороны кричащее, гласящее: «Я – прекрасное времяпровождение». В виде такого мячика для настольного тенниса, надписанного: «приятное времяпровождение» или «веселье». И находится оно где-то, и мы должны его искать, достать, обрести – на той дискотеке или в том клубе.

Такой, общий достаточно вопрос: для меня совершенно не ясна интенция, почему развивалась буддийская философия. Если мы относимся к Дхарме как к лекарству и мы знаем, что в предыдущий период это лекарство помогало и люди достигали состояния будды и так далее, то отчего она развивается? Какова, скажем, интенция Дже Цонкапы реформировать буддийскую философию в большой степени, если раньше всё работало.

Ситуация такова, что учения, данные Буддой в том формате, в каком они были даны им при его жизни для его реальных, окружавших его последователей были доступны для них, воспринимались ими и действительно служили противоядием и средством достижения состояния архата, просветления и так далее. Затем, по прошествии некоего времени, доступность их для восприятия следующих поколений через столетия становилась всё слабее и слабее, доступность их для грядущих поколений становилась всё более и более под вопросом. И возникала необходимость в шастрах, то есть в комментариях индийских мастеров, реализованных мастеров того времени, которые делали бы их доступными, давали им доступную форму, объясняли бы их, толковали, растолковывали для поколения, жившего в те годы. Со временем опять эта доступность стиралась. Для следующих поколений требовались новые комментарии на комментарии. И так оно постоянно освежалось, истолковывалось, придавалась ему форма, доступная для людей-практикующих конкретного времени исторического.

Также Его Святейшество Далай-лама часто указывает на то, что порой ситуация была такова, что великие мастера прошлого, достигая высоких духовных реализаций, действительно достигая их, не всегда могли ясно и доступно изложить для аудитории свои реализации, свои достижения, изложить то, что они постигли. То есть высокая духовная реализация, высокое какое-то духовное достижение или постижение не влечёт за собой автоматически ясности изложения. Поэтому, и обладая этими реализациями, но создавая неясные, или требующие толкования тексты, – эта ситуация также порождала необходимость дальнейших толкований, объяснений и комментариев.

И времена меняются, и меняются культуры, меняются подходы, умы людей. Необходимо адаптировать учения под реалии сегодняшнего дня. Для людей нашей эры определённые вещи доступны в одном формате, в одном ключе, но не доступны в другом. Мы слушаем учения, даваемые в традиционном тибетском контексте и формате ламами, которые изобилуют примерами о яках и ослах. Может быть, для нас это не столь актуально и не столь близко, но, если мы послушаем те же примеры, оформленные через метафору компьютера или какой-то техники и так далее, для нас это будет гораздо релевантнее, гораздо ближе и понятнее. Кому-то ближе и доходчивее один пример, кому-то – другой. Если тибетцы говорят друг другу: «Не будь подобен ослу, которому сыпят в ухо золотой песок, а он вытряхивает его судорожно оттуда, рассыпая по земле», – или нам говорят: «Создав файл в компьютере, набрав какой-то текст, не забудь сохранить его, иначе ты можешь его потерять». Может быть, для нас это будет более доступно и впечатлит нас больше. «Я владею компьютером и пользуюсь компьютером. Я не владею ослом. Поэтому мне это ближе и доступнее, впечатляет меня больше пример с компьютером, нежели с ослом». Это хорошая мысль, на которой можно остановиться.

Я надеюсь, что в течение этого воскресного семинара, семинара двух выходных дней мы смогли в какой-то мере приблизиться и получить какое-то поверхностное понимание того, что же такое пустотность и о чём вообще идёт речь. Трудно постичь это в полной мере. И даже если мы в полной мере действительно это поняли, разобрались, постигли, также трудно перевести это на уровень действительно внутреннего ощущения, на уровень нашего чрева. Недостаточно лишь слушать какую-то информацию, получать какую-то информацию о пустотности, необходимо изучать её: систематически получать эту информацию, изучать, осмысливать, анализировать это самостоятельно и затем применять полученные знания, фокусируясь на них в медитации, созерцать. Только тогда можно действительно извлечь полную пользу из этого. У нас существует масса того, что в западных терминах принято называть какими-то ментальными блоками, какими-то ступорами: мы ограничены ими, мы не можем понять, мы никак не можем пробиться через это. И чтобы пробиться через эти ментальные блоки в восприятии, в понимании, нам необходима огромная благая, позитивная энергия, которая разрушит их.

Поэтому нам необходимо зарядить свои внутренние «аккумуляторы», свои «батареи», этой позитивной энергией: энергией благих дел, энергией помощи другим, то, что принято называть благой заслугой или положительной заслугой. Итак, благая заслуга – это неудачный, на мой взгляд, термин. «Накопление благой заслуги» напоминает мне собирание марок, когда мы соберём нужное количество в наших альбомах, нам мы выиграем приз. Необходимо накапливать эту благую энергию, благой потенциал, который позволит усилить наши способности и разрушить те ментальные блоки, которые преграждают для нас восприятие пустотности, преграждают все эти духовные постижения. Мне кажется, неправильно воспринимать этот процесс как некое накопление: что-то я сделал – что-то я получил. Накапливаем какие-то очки, потом их достаточно и я получаю какое-то постижение, какую-то духовную реализацию. Скорее воспринимайте это как, действительно, зарядку наших «батарей», наших внутренних «аккумуляторов», куда мы отправляем всю эту позитивную энергию наших добрых дел, которая в результате накапливает необходимую критическую массу и разрушает все эти блоки в нашем восприятии.

И одного лишь потенциала благих дел, одного лишь совершения благих дел недостаточно. Необходимо также, чтобы оно сопровождалось верной мотивацией, верным настроем, то есть пониманием того, зачем мы это делаем, с какой целью, и также верным, уверенным посвящением благой заслуги. То есть направлением её в правильные батареи, в правильные аккумуляторы, и тогда в нас достанет этого внутреннего потенциала, силы, для того чтобы свершить всё задуманное: обрести, породить ум бодхичитты, устремлённость к просветлению, постичь пустоту и так далее. Если мы не выполняем верного, корректного посвящения заслуг, то энергия, которую мы будем направлять в эти батареи, будет расходоваться просто на какое-то круговращение какого-то паровозика с электрическим, цилиндрическим приводом в нашей жизни. И фактически мы энергию эту будем распылять впустую, пуская на функционирование этого круга смертей и рождений сансары, на обретение какого-то малого удовольствия внутри этого большого круга страданий. Давайте скажем себе, что пусть вся та благая энергия, позитивная энергия, которая могла возникнуть в результате того, чем мы здесь занимались, пусть всё то понимание, которое могло родиться в нас в результате проведённых здесь часов, направятся на обретение мною просветления во благо всех живых существ.