На Западе многие недостаточно осведомлены об исламе и боятся его. Надеясь устранить некоторые из распространенных недоразумений и исследовать созвучные, согласующиеся черты ислама и буддизма, «Инкуайринг Майнд» организовал беседу д-ра Александра Берзина и д-ра Снежаны Акпинар.
Д-р Берзин на протяжении двадцати девяти лет жил в Дхармасале, в Индии, где он время от времени выступал в роли переводчика Его Святейшества Далай-ламы. В настоящее время он живет в Берлине, в Германии, где преподает медитацию и философию тибетского буддизма. Во время своих многочисленных поездок по миру с лекциями он изучал исторические связи буддистов и мусульман. Проводя исследования для своей Интернет-книги «Исторические связи между буддийской и исламской культурами до возникновения Монгольской империи» он выступал перед студентами и преподавателями в университетах Турции, Иордании и Египта, а также беседовал с учеными в Узбекистане, Киргизии и Казахстане.
Д-р Акпинар практикует буддизм, но профессионально изучает ислам. Хотя она родом из Республики Хорватия, бывшей Союзной республики в составе Югославии, в которой о буддизме практически ничего не было известно, ее отец – известный ученый-буддолог, уехавший в пожилом возрасте в Шри-Ланку и ставший там монахом. Д-р Акпинар проводит половину недели в Городе десяти тысяч будд, китайском буддийском монастыре в северной Калифорнии, рассказывая буддистам о Западе, а другую половину недели – в Аспирантском теологическом союзе, в Беркли, предлагая интересующимся курсы по исламу и сравнительному религиоведению, рассказывая христианам о Востоке.
Д-р Берзин, вы главным образом давали вводные учения о буддизме в исламском мире. На что вы обращали особое внимание, и как это воспринималось вашей аудиторией?
Д-р Берзин (АБ): Мой подход состоял в том, чтобы учиться у мусульманской аудитории. Я объяснял им, что, на мой взгляд, ислам был представлен в весьма искаженном свете в классических трудах по истории, где говорится о том, что мусульмане уничтожили все в завоеванных ими буддийских странах. В действительности же между буддизмом и исламом существовали длительные и весьма созидательные взаимоотношения. Если вы посмотрите на разрушительные аспекты, то создается впечатление, что они главным образом были вызваны экономическими и политическими соображениями, а не религиозными. Поэтому я просил профессоров и ученых по исламской истории разъяснить историческое взаимодействие ислама и буддизма.
Это естественным образом побуждало мусульманскую аудиторию задавать вопросы о буддизме. В различных теологических институтах мусульманского мира, которые я посетил, исламские ученые проявляли большую заинтересованность в обсуждении концепции Бога. В Индонезии, являющейся исламской страной, я на собственном опыте понял, что ни в коем случае нельзя говорить исламской аудитории: «Буддизм не верит в Бога». Это сразу закроет все возможности для дальнейшего обсуждения. В Индонезии существует правило, согласно которому официально разрешены пять религий, поскольку эти религии верят в Бога: индуизм, ислам, протестантизм, католицизм и буддизм. Индонезийские буддисты говорят о вере в Бога в буддизме в терминах Адибудды. Это пришло из учений Калачакры («цикл времени»), которые были распространены в Индонезии немногим более чем тысячу лет назад. Адибудда буквально означает первого, или изначального, будду. Сами индонезийские буддисты не обладали полным пониманием Адибудды. Однако, не вдаваясь в объяснения, они заявили: «У нас есть эквивалент Богу». Когда я был в Индонезии, индонезийские буддисты, конечно же, спросили меня, что на самом деле означает Адибудда. Я сказал им, что об этом можно говорить в терминах ума ясного света. В каждом человеке это творец видимостей, творец того, что мы воспринимаем; так что в таком смысле Адибудда подобен творцу.
Пользуясь этим общим толкованием Адибудды, я смог начать диалог с исламскими учеными в других странах. Исламские ученые были весьма открыты к такой интерпретации Адибудды, поскольку в исламе Аллах не персонифицирован. Так же как не является персонифицированной и эта творящая сила в уме каждого – ее можно рассматривать как нечто подобное богу-творцу, присутствующему в каждом человеке.
В интерпретации таких школ тибетского буддизма, как ньингма, кагью и сакья, Адибудда невыразим словами, находится вне концепций, невообразим. Исламские ученые способны понять это очень хорошо. Кроме того, такие фундаментальные принципы, как любовь и сострадание, присущие этим учениям, вызывают у исламских ученых желание больше узнать о буддизме.
Исторически мусульманские правители не считали буддистов, живших в таких регионах, как Афганистан, Центральная Азия и Индостан, «людьми Книги» в строгом смысле этого термина, как он употребляется в Коране для обозначения христиан и иудеев. Тем не менее, буддисты получили тот же статус и права, которыми обладали «люди Книги». Это означало, что они могли придерживаться своей религии до тех пор, пока платили специальный подушный налог. Таким образом, дискутируя с мусульманскими учеными, мы вместе исследовали значение термина «люди Книги». Я встречался с одним западно-африканским суфийским лидером из Гвинеи, который объяснил, что термин «люди Книги» означает людей, верящих в некие абстрактные принципы этики и нравственности, – в принципы, которые, в некотором смысле, создали или поддерживают порядок в мире. Этот термин не обязательно означает людей, признающих «Пять книг Моисея» («Тора»). Кроме того, проводя более поздние изыскания, я был поражен тем, что на старотурецкий и согдийский языки – древние языки, на которых были доступны переводы буддийских текстов на территории современных Узбекистана и северного Афганистана, – термин « Дхарма» переводился заимствованным из греческого языка словом «ном», означающим «закон». Позже слово «ном» для обозначения «Дхармы» было позаимствовано из согдийского языка другими языками Центральной Азии, на которые переводились буддийские тексты, например уйгурским (один из тюркских языков) и монгольским. В современном монгольском языке слово «ном» означает не только «Дхарму»: оно имеет и дополнительное значение – «книга», и в частности означает книги, содержащие Дхарму в письменной форме.
Но у буддистов на самом деле даже нет книги, которая бы была в том же смысле священной для мусульман, в каком «Пять книг Моисея» является священной книгой для мусульман, иудеев и христиан?
АБ: Книги нет, но вопрос «Книги» в данном случае говорит о важности этических законов как основы для межрелигиозного диалога и гармонии.
Д-р Акпинар (СА): Я придерживаюсь того же мнения. Интересно напомнить о том, что отцом многих аспектов тюркской культуры, до того как тюркские народы стали мусульманами, был Чингисхан, захвативший эти народы и управлявший ими согласно тому, что называлось Яса, то есть «закон». Конечно же, это был по большей части мирской закон, однако концепция Ясы очень похожа на концепцию Дхармы. Это вечный закон правящий миром.
АБ: Я думаю, дело тут в том, что необходимо найти общую терминологию, которая позволит последователям двух религий оставаться открытыми к диалогу.
СА: Согласна. Исламские учения о шариате могут быть в некотором смысле очень созвучны буддизму. Арабское слово «шариат» это закон, который людям следует соблюдать, чтобы «движение» в этом мире было беспрепятственным. Это всего лишь параметры, позволяющие людям жить в гармонии. Согласно шариату, вам необходимо знать, как обращаться с инстинктами, сомнениями и интуицией. То есть шариат – это не свод предписаний, а набор методов, применяемых для того, чтобы прийти к истине. Это почти медитация.
Кроме того, тарикат, или «путь», очень часто описывается как сердцевина шариата. Если вы представите шариат как окружность круга, то тарикат ведет вас к центру круга. Если вы представите шариат в виде сферы, то тарикат – это центр сферы, связывающий вас с другими сферами. Это прямой путь к Богу, который есть непознанное, который не является чем-либо.
То есть в исламе есть концепции, очень близкие буддийским. Начнем с того, что большинство из них пришли из Центральной Азии, то есть они скорее всего как-то связаны с буддизмом даже на историческом уровне. Интересно отметить дальнейшие связи между буддизмом, исламом и христианством. Теологические труды аль-Газали, великого теолога ислама, подвигли Фому Аквинского сконцентрировать свою теологию вокруг концепций веры и разума. Такого рода вопросы очень детально обсуждались в Центральной Азии как буддистами, так и не-буддистами.
АБ: Концепции, подобные джихаду, означающему «надлежащее усилие», также созвучны буддийским учениям.
СА: Ваше мышление может быть джихадом. Все, что вы делаете, может быть джихадом.
АБ: Военный смысл термина «джихад» можно также обнаружить во многих буддийских терминах. И это неудивительно. В конце концов, Будда сам происходил из военной, правящей касты. Поскольку Будда применил надлежащее усилие, его называют Победоносным – тем, кто выиграл битву с тревожащими эмоциями. Где же происходит эта битва? Она происходит в уме: это борьба с неведением, алчностью, привязанностью, гневом и ненавистью.
Кроме того, как в Центральной Азии, так и в Индии суфизм и буддизм оказывали друг на друга влияние. Некоторые практики суфизма похожи на начитывание мантр. Подобно тому как суфии повторяют имена Бога, буддисты восхваляют имена Манджушри. К тому же, существуют практики, понятные как мусульманам, так и буддистам, включающие обход вокруг священных объектов и паломничество. В обоех религиях присутствует акцент на щедрости и всеобщем равенстве. Сложно сказать в отношении каждой из особенностей, оказала ли одна из сторон влияние на другую, и если да, то какая именно, или эти особенности развились независимо друг от друга.
СА: На протяжении столетий между Индией и Персидским Заливом существовало множество прямых контактов. Басра когда-то была процветающим торговым портом, и если людям случалось серьезно заболеть в Персидском заливе, они предпочитали плыть в Бомбей, так как муссоны помогали ускорить путешествие в этом направлении. Кроме того, с самого раннего периода существовал обмен теологическим материалом.
АБ: Багдад в качестве столицы новой династии Аббасидов, несомненно, был построен индийскими архитекторами. Во второй половине IX столетия в Багдаде существовал «дом знаний». Буддийские и индуистские переводчики приходили туда, чтобы переводить различные тексты на местный, то есть арабский, язык. Все это говорит об обширных межкультурных связях. Одной из значительных областей обмена знаниями были науки, а именно астрономия, астрология и медицина.
СА: А также философия. Я бы сказала, что ошибка Запада состоит в том, что, когда бы философия ни обсуждалась в контексте мусульманской традиции, ее связывают с Грецией, хотя многие из этих философских концепций на самом деле пришли не из Греции, а из Индии или с Востока.
АБ: Этот диалог мусульманских духовных лидеров с лидерами других религий продолжается, в частности, такими людьми, как Его Святейшество Далай-лама. Однажды Его Святейшество попросил меня найти ему западно-африканского чернокожего суфийского мастера – он был очень, очень точен в своей просьбе, – чтобы обсудить две религии. Такой мастер практически упал на нас с неба. Это был доктор Тирмизиоу Диалло, потомственный суфийский лидер Гвинеи (Западная Африка), о котором я уже упоминал в нашей беседе и с которым встретился благодаря нашему с ним общему немецкому другу из дипломатического корпуса. Я сопровождал его в Дхармасалу на встречу с Его Святейшеством. Более всего им обоим хотелось обсудить такую тему, как сострадание. В западно-африканской форме суфизма основным принципом являются любовь и сострадание. Суфийский лидер был настолько вдохновлен встречей с Его Святейшеством, что посетил посвящение Калачакры, которое Его Святейшество проводил в прошлом октябре в Граце (Австрия).
СА: Все без исключения главы Корана начинаются с обращения к Богу, Милосердному и Сострадательному. Я рассматриваю Коран в основном как интерпретацию «Пять книг Моисея», поскольку во времена Мухаммада все знали предания «Пять книг Моисея». Однако Мухаммад привнес в древнюю традицию семитов концепцию сострадания в рамках закона Божьего. Развивая традиционное изречение «око за око», он указал на то, что Бог сострадателен, и если вы в состоянии найти это сострадание в себе, тем лучше. Но если вы не можете это сделать, тогда по крайней мере отнимите один глаз – не больше. То есть всюду в Коране присутствует смягчение закона возмездия.
В Исламе есть красивое предание, касающееся серьезной проблемы: почему мусульмане воюют? Сначала Мухаммад, как и другие вдохновленные Богом пророки, отвергал насилие. Однако его община вымирала и подвергалась нападениям. Наконец он понял, что не в состоянии более удерживать своих последователей от борьбы. Именно тогда Мухаммад изрек свое знаменитое:
Я вижу, что не могу этого остановить, потому если вам необходимо воевать – воюйте. Но не забывайте, что отныне тяжесть ваших деяний падет на вас, и ваша религия уже не будет чиста до тех пор, пока вы не понесете тяжесть ответственности за ваши деяния.
В этом учении присутствует закон кармы.
Слово «кадар» значит «сила». Обычно на Западе слово кадар также переводят и как «судьба». Между тем, слово «судьба» можно рассматривать и в значении «карма». Обратите внимание на то, как Мухаммад продолжил:
Когда ваш враг повержен, вы держите меч у его горла, и враг просит пощады, если вы в состоянии найти в себе сострадание, то лучшее что вы можете сделать – это простить его и обратить врага в друга. Если же в вас нет к этому человеку и крупицы сострадания, тогда убейте его. Но постарайтесь найти это сострадание, поскольку вы в ответе перед Богом.
На самом деле многие из самых ранних мусульман были обращены в веру на поле битвы. Тем не менее, идея заключается в том, что в первую очередь становится лучше именно тот, кто дарит жизнь, а не тот, кого пощадили.
Как согласуются сострадание и современный исламский джихад?
СА: Похоже, что они не согласуются. Сегодня мы сталкиваемся с очень воинственными версиями ислама, отошедшими от традиционных учений. Эти неомусульмане очень часто утверждают, что нет необходимости изучать Коран, несмотря на то что эта священная книга является самой основой ислама. Для них достаточно знать первую и последнюю главы и забыть об остальном. Как только вы начинаете так поступать, вы наносите урон вере.
АБ: Очень важно отметить, что незначительное меньшинство мусульман составляют боевики, фанатики и фундаменталисты. Вы можете обнаружить фанатичных фундаменталистов в любой религии, включая буддизм.
Существуют ли в исламе учения, которые бы подталкивали к тому, чтобы становиться подрывником-самоубийцей, или оправдывали бы подрывников-самоубийц?
СА: В исламском мире, как и в христианском, есть такое понятие, как мученики. Подрывники-самоубийцы заявляют, что они мученики, однако они убивают себя. Первое правило гласит: «Не убий», – в том числе и себя. Эти люди не мученики, они просто «самоубийцы».
На Западе большинство буддистов знакомы с исламом в основном по произведениям поэтов-суфиев, таких как Руми и Хафиз, воспевавших абсолютную любовь и преданность Богу, либо Бога, воплощенного во всем. Хотя людям нравятся эти поэты и такого рода отношение, похоже, что воспеваемая ими экзальтированная любовь не занимает значительного места в той форме буддизма, которую переняли многие западные буддисты, а именно безмолвную медитацию и самоанализ.
СА: Среди мусульман также много не экзальтированных. Такая поэзия очень сильна и, возможно, уходит корнями в индуизм или в другие индийские религиозные традиции. Между тем, существует другая центрально-азиатская традиция, связывающая ислам и буддизм очень интересным образом. Это то, что китайцы назвали бы согласованными рифмованными двустишиями, или катренами. В тюркских языках это называют кошма, что значит «то, что проносится в уме». Это мысль, которую вы схватываете, когда она исчезает; мысль, которую надо бы отпустить, но вы ее все равно схватываете. Вы пишите двустишие, а затем добавляете завершающую строчку, которая переворачивает весь смысл, говоря что-нибудь абсурдное. В сущности это коан. Знаменитые поэты, такие как Омар Хайям, пользовались этим приемом, также как и многие суфии, в частности из Центральной Азии. Хорошим примером является знаменитый турецкий народный поэт Юнус Эмре, который также широко известен как суфий. Многие из его поэм начинаются с размышлений над могилой на кладбище, что является распространенной формой медитации.
Есть ли в суфизме безмолвная медитация?
СА: Да, и это зависит от школы суфизма. В некоторых школах принято визжать, кричать и танцевать. Другие безмолвны.
АБ: С другой стороны, этот религиозный аспект, встречающийся во многих традициях суфизма, также можно обнаружить и среди западных людей, практикующих в махаянских буддийских центрах. Многим буддийским практикующим нравится собираться вместе, чтобы читать нараспев или петь, а некоторые участвуют в так называемых «ваджрных танцах».
Не могли бы вы больше рассказать об Аллахе в сравнении с концепциями Бога в других религиях и с соответствующими учениями в буддизме?
АБ: Некоторые аспекты буддизма можно приписать Аллаху или вообще Богу, однако буддизм не объединяет эти аспекты в один термин. Кроме того, буддизм не утверждает некий принцип или реальность, существующий полностью вне нас или отдельно от нас и нашей вселенной в трансцендентальном двойственном смысле. Высшим, всеобъемлющим принципом буддизма является «пустотность». Пустотность означает тот факт, что ничто не существует невозможным, надуманным образом, действительно независимо от всего остального, но что все существа и явления возникают взаимозависимо друг от друга. Еcли говорить в терминах пустотности, то пустотность не отделена от нас или от нашего мира, хотя некоторые буддийские традиции говорят о пустотности как о чем-то вне слов и концепций. Поскольку все создания и окружающая среда взаимозависимы, необходимо заботиться о других и чувствовать к ним сострадание. Такое качество, как сострадание, не является чем-то отдельным или внешним, а присутствует в каждом.
СА: Я бы сказала, что Аллах – это ничто, и когда вы произносите основную мантру ислама «Ла илаха илла Аллах» (которая написана на флаге Саудовской Аравии), она на самом деле приглашает вас продолжать повторять «Нет Бога кроме Аллаха», снова и снова, каждый раз убирая один слог или один «лах» (прим. пер.: в арабском языке «Ла илаха» содержит три слога, «илла» – два и «Аллах» – один).
«Лах» значит «не», то есть это отрицание. И таким образом, Аллах – это «Великое Не». Аллах – это нечто, что вы не можете представить, поскольку оно находится вне всего, и таким образом именно большое «ах» в конце слова «лах» обозначает ничто. Когда вы повторяете «Ла илаха илла Аллах», вы снимаете слои всего, что вообразимо. Вы продолжаете повторять это и отбрасываете слоги, пока не останетесь с этим «ах», который есть «хуа» («Он»), или чистое дыхание Бога.
АБ: Пустотность также является отрицанием, или устранением. В данном случае это признание недействительными всех фантазий о том, как все существует. Пустотность также представлена гласной «а», которая в индийском языке не пишется, поскольку присутствует в каждой согласной букве санскрита. К тому же «а» в санскрите является отрицательной приставкой. Более того, в тантре растворение грубых аспектов умственной деятельности и связанного с ней заблуждения, представлено визуализацией частей слога «хум», растворяющихся друг в друге, до тех пока вы не остаетесь только лишь с умом ясного света – основой для видимости и взаимосвязанности всего. То есть, хотя пустотность является неочевидным глубинным способом существования всего, а не чем-то трансцендентным (прим. пер.: то есть находящимся вне этого мира, отдельным от него), у буддизма и ислама есть много схожих черт, делающих возможным диалог и понимание между этими двумя великими мировыми религиями.