Что значит стать буддистом и что такое счастье

Хороший пример разрушительной формы преданности – опыт, который пришлось пережить некоторым жителям бывшей Восточной Германии. Во время объединения с Западной Германией обстановка в Восточной Германии была такова, что практически вся ее политическая культура была отвергнута и объявлена «неправильной» и отрицательной. Получилось так, что вся предыдущая система была выброшена на свалку и люди остались с ужасным чувством того, что они были глупыми и потратили всю свою жизнь на нечто отрицательное – особенно если они были политически активны в поддержке государства. Очевидно, что это способствовало очень сложному психологическому состоянию.

Затем некоторые люди из Восточной Германии бессознательно почувствовали потребность быть преданными своему прошлому, чтобы иметь какое-то чувство собственного достоинства, и поэтому они перенесли свою преданность на отрицательные аспекты своего прошлого, такие как тоталитаризм. По этой причине у нас появились скинхеды и неонацизм. Неонацизм представляет собой очень сильную ненависть к иностранцам и прославление себя и своей расы. Такая нетерпимость по отношению к другим людям была характерна для восточногерманского общества. С другой стороны, если люди смогут обратить внимание на положительные аспекты своего прошлого и признать их, это позволит им быть преданными этим аспектам, что гораздо больше способствует объединению их жизни в единое целое. В восточногерманском обществе было много положительных аспектов. Один из примеров – это сердечные, теплые взаимоотношения между некоторыми людьми – теми, кто мог сочувствовать и доверять друг другу. Из-за того что людей сильно контролировали извне, они смогли установить теплые взаимоотношения, находясь в надежном кругу друзей. Это было очень положительно.

Та же проблема разрушительной формы преданности часто возникает при смене религии. Если мы думаем: «Моя прошлая религия была глупой и ужасной», – и после этого бросаемся во что-то новое, например в буддизм, то затем, опять же бессознательно, мы испытываем стремление быть преданными своему прошлому. В таких случаях мы остаемся верными скорее отрицательному, чем положительному. Например, если мы были христианами, то мы можем обнаружить, что стали очень догматичны, или что мы слишком сильно боимся ада, или что мы руководствуемся мышлением «что я должен делать» и «чего я не должен делать», а также мы можем стать довольно фанатичны. Чтобы избежать этого, очень важно признавать положительное в нашей национальной религии, – религии нашей семьи, так же как признавать положительное в нашей культуре – положительные аспекты того, чтобы быть немцем, или итальянцем, или американцем – каким бы ни было наше наследие.

Безусловно, есть очень много положительного в христианском наследии с его акцентом на любви и благотворительности, особенно помощи бедным, больным и нуждающимся. Это очень хорошо. Это никак не противоречит буддийской практике. В некотором смысле мы можем быть и христианами, и буддистами, поскольку нет необходимости отказываться от этих положительных аспектов нашего христианского наследия. Я не думаю, что с точки зрения буддизма существует проблема в том, cчитаем мы себя буддистами или нет. Это никогда не было проблемой, как в средневековой Европе: «Какого вы вероисповедания?» – и мы должны назвать свое вероисповедание перед инквизицией. Это не буддийский путь.

Я думаю, что мы можем понять это на примере Древней Индии. В Древней Индии, где возник буддизм, не существовало достаточно четкого разделения между буддистами и индуистами. Мы заблуждаемся насчет того, что буддизм в Индии не имел ничего общего с кастами и что Будда был против кастовой системы. На самом деле это относилось только к посвященным сообществам. Каст не существовало для монахов и монахинь, но не для последователей Будды среди мирян. Некоторые надписи на руинах древних стен буддийских монастырей гласят, что «такое-то количество денег было пожертвовано монастырю брамином таким-то и таким-то». Подобные надписи всегда содержат информацию о касте человека, бывшего благотворителем. Это ясно указывает на то, что буддисты-миряне не представляли собой сообщество, отдельное от индуистов; они были частью индуистского общества. Это означает, что в Индии не существовало отдельных буддийских церемоний бракосочетания и подобных ритуалов. Фактически индийские буддисты-миряне в подобных вещах следовали индуистским обычаям.

У этого были как положительная, так и отрицательная стороны. Положительная состояла в том, что большинство людей в Индии были частью единого общества и вместе с тем каждый человек следовал своей собственной школе и духовному учителю. Не было большой разницы в том, следовали ли вы буддийской школе или какой-либо форме индуизма, поскольку общество гармонично включало в себя каждого, и не было необходимости в строгой манере заявлять: «Я индуист», – или: – «Я буддист». Конечно же, если вы становились монахом или монахиней, то это, очевидно, предполагало серьезную готовность присоединиться к отдельному сообществу. Это другое. Сейчас мы говорим о положении мирян в традиционной Индии.

Отрицательная сторона состояла в том, что в Индии перестали действовать буддийские монастыри. Большинство буддистов были легко поглощены индуизмом, особенно после того, как индуизм признал Будду формой индуистского Бога Вишну. Благодаря этому было очень легко искренне верить в Будду и быть вполне хорошим индуистом.

Возникает вопрос: можно ли практиковать буддизм и быть хорошим христианином? Очевидно, что нам необходима уравновешенность, для того чтобы не впадать в крайность упрощения буддизма или в крайность: «Я перешел в буддизм, и теперь мне запрещено посещать церковь». В действительности возникает вопрос: «Что означает церемония принятия прибежища и означает ли она, что теперь я стал буддистом в том же смысле, как это происходит при обращении в христианство, например в баптизм?» Я не считаю, что это равноценно обращению в баптизм. Мне не кажется, что полезно относиться к этому подобным образом.

Я уверен, что духовный путь, которому мы следуем, должен быть чем-то очень личным. Если мы ходим повсюду с грязной красной нитью на шее – особенно если на нас коллекция из тридцати таких нитей, – то это выглядит действительно странно: немного похоже на африканцев Убанги с металлическими кольцами вокруг шеи. Если нам хочется держать эти нити при себе, мы можем хранить их, никому не показывая, например носить в кошельке или другим похожим способом. Нет необходимости демонстрировать то, чем мы занимаемся. Нет причины считать, что нам запрещено посещать церковь или что посещение церкви каким-то образом угрожает нашему обязательству по отношению к буддизму.

Когда люди только обращаются к буддизму, зачастую такие вещи их настораживают. Это происходит оттого, что они пока еще не уверены и не чувствуют себя комфортно. Поэтому, для того чтобы обосновать свой выбор духовного пути, мы психологически чувствуем: «Я не могу пойти в церковь и не могу думать о своем прошлом положительно». Это большая ошибка. Несомненно, если мы искренне следуем буддийскому духовному пути, то нам необходимо прилагать к этому все наши силы. Однако это не противоречит практике христианской любви и способности быть вдохновленными великими христианами, такими как Мать Тереза, и пытаться оказывать помощь нуждающимся подобно тому, как это делала она. Это абсолютно не противоречит буддийскому пути. Как такое может противоречить?

Если мы практикуем медитацию и другие буддийские практики, то нет оснований для того, чтобы чувствовать себя неловко по поводу посещения церкви, если возникают обстоятельства, в которых необходимо это сделать. Это не проблема. И когда мы в подобной ситуации идем в церковь, то на самом деле не будет полезно сидеть там и чувствовать себя под угрозой, так что мы вынуждены все это время читать мантры. Нет ничего плохого в том, что мы посещаем церковь, будучи буддийским практикующим. Важно наше отношение во время пребывания в церкви.

Далее, очевидно, что в любой форме организованной религии мы можем найти нечто привлекательное и нечто, не являющееся столь привлекательным. Поэтому, если мы оказываемся в ситуации, в которой наши родители говорят: «Это особый праздник; пойдем в церковь – это Рождество, – или что бы они ни сказали, то ответ: Я не собираюсь идти с вами в церковь, я буддист», – действительно их обидит. Они воспримут это на личном уровне как неприятие. Поэтому лучше пойти на рождественскую службу с нашими семьями. И вместо того чтобы обращать внимание на стороны христианства, которые могут нас раздражать и к которым мы могли быть критично настроены в прошлом, обращайте внимание на положительные аспекты, поскольку они есть. Таким образом, внутренне, психологически, мы будем чувствовать себя гораздо более цельным человеком. Мы примирились со своим прошлым. Это на самом деле очень полезно.

Обретение мира с самими собой подводит нас к теме: «Какое место занимает счастье в буддизме?» Я думаю, что достаточно серьезный вопрос для большинства новичков в буддизме, особенно если они пришли из религий, уделяющих особое внимание тому, что все мы грешники, – это: «Позволено ли мне быть счастливым?» Мы слышим на буддийских учениях о том, что все является страданием, что мы можем умереть в любой момент и поэтому не следует тратить время впустую. И из-за этого мы часто считаем непозволительным пойти в кино, или отдохнуть, или развлечься. Это большое недопонимание. Сначала нам необходимо посмотреть на определение счастья и понять, что это такое. Некоторые люди даже не знают о том, что они счастливы или что такое счастье. Им необходимо спрашивать кого-то другого: «Как вы думаете, выгляжу ли я счастливым человеком?»

В буддизме существует несколько определений счастья. Основное определение состоит в том, что счастье – это чувство, созревающее в результате положительных, созидательных действий. Оно созревает из положительной кармы. Если это определение счастья, то очевидно, что в буддизме мы хотим поступать созидательно для того, чтобы в результате испытывать счастье. Практикуя буддизм, мы намеренно пытаемся быть положительными и созидательными, поэтому в результате мы, несомненно, будем испытывать счастье, и нам «позволено» его испытывать. Буддизм ни в коем случае не говорит о непозволительности счастья. Если бы в буддизме счастье не было позволено, буддисты постоянно поступали бы разрушительно, так как это гарантировало бы им, что они никогда не будут счастливы!

К тому же в буддизме существует базовое учение о том, что каждый хочет быть счастливым и никто не хочет быть несчастным. Если это так, и, чувствуя любовь, мы желаем каждому быть счастливым и работаем над тем, чтобы принести счастье каждому, то, безусловно, мы также желаем самим себе быть счастливыми и работаем над тем, чтобы принести счастье самим себе.

Еще одно определение счастья состоит в том, что мы хотим, чтобы это чувство продолжалось, когда оно возникает, и хотим, чтобы оно вернулось, когда оно уходит, но не цепляемся за него. В сущности, чувствовать счастье приятно.

Похоже, что заблуждение относительно счастья возникает в двух аспектах. Во-первых, зачастую мы думаем, что счастье должно быть драматичным, чтобы мы действительно расценивали его как счастье. Другой аспект – это заблуждение насчет того, какую форму оно должно принять, чтобы считаться счастьем. Второй аспект относится к вопросу, что в действительности является источником счастья.

Прежде всего, счастье не должно быть драматичным для того, чтобы считаться счастьем. Зачастую мы думаем, что чувству необходимо быть сильным, чтобы оно на самом деле существовало. У нас своего рода голливудское отношение к этому. Если положительное чувство недостаточно сильное, фильм не будет хорошим; из этого не получится хорошего шоу. Следовательно, чувство должно быть сильным, возможно, даже с драматической музыкой за кадром. Это не тот случай. Как я говорил, счастье представляет собой чувство, которое мы испытываем как нечто хорошее, и мы хотим, чтобы оно продолжалось: это очень приятно. Счастье не должно быть одним из этих: «О-го-го! Вот это да! Фантастика!» – стереотипных латиноамериканских или итальянских демонстративных, восторженных переживаний. Оно может быть и более сдержанного, британского типа.

Что касается второго аспекта – помните, мы говорили об ощущении уровня счастья или несчастья: это способ, которым мы переживаем созревание нашей кармы, – способ, которым мы испытываем происходящее в нашей жизни? Тогда вопрос в том, в какой форме мы испытываем это счастье. Зависит ли эта форма от того, что кто-то забавлял, веселил, отвлекал нас от монотонности жизни; зависит ли она от того, что мы развлекались? Надо ли нам развлекаться для того, чтобы это чувство считалось счастьем? И, на более простом уровне, является ли действие, цель которого – развлечься, подлинным источником счастья?

«Развлечение» – это очень интересное слово. Ему довольно сложно дать определение. Однажды мы были с моим учителем Серконгом Ринпоче в Дании. Люди, у которых мы остановились, владели очень большой личной лодкой – яхтой. В один из дней они предложили взять нас с собой на борт, чтобы «хорошо провести время». Лодка находилась в очень-очень маленьком озере: очень большая лодка в очень маленьком озере. В том же маленьком озере было много других больших и маленьких лодок. Мы вышли на этой лодке на озеро и просто катались по его окружности вместе со всеми остальными лодками. Это напомнило мне парк развлечений, где есть детские гонки с маленькими машинками, едущими по кругу. Было очень похоже. По прошествии короткого времени Серконг Ринпоче повернулся ко мне и спросил по-тибетски: «Это то, что они называют “хорошо провести время”»?

Я имею в виду, что если мы смотрим на счастье с точки зрения причинно-следственной связи, то в чем причина счастья? С точки зрения буддизма причина счастья – созидательное поведение. Дело не в том, чтобы пойти и сделать нечто несерьезное, «чтобы развлечься», что затем сделает нас счастливыми. Мы можем пойти и сделать нечто, что общество называет «развлечением», например выйти покататься на лодке, или посмотреть какой-нибудь фильм, или пойти на какую-нибудь вечеринку, или что-либо подобное, – и быть абсолютно несчастными. С другой стороны, мы можем сидеть на работе в своем офисе и быть очень счастливы и довольны. Поэтому, если мы создали причины счастья, то есть вели себя созидательно, мы испытываем счастье в любых ситуациях, а не обязательно только в тех, которые традиционно называют «развлечением».

Когда у нас есть выбор, что делать и как провести время, то мы можем принять решение: поработать или отдохнуть, заняться спортом, пойти поплавать или что бы там ни было еще. Однако я считаю, что важно иметь ясное понимание того, что будет источником счастья в этом случае. Мы могли бы принять решение пойти поплавать или поработать в соответствии с критерием: «Я хочу делать это, чтобы быть счастливым», – однако я считаю, что существуют другие критерии, которые мы могли бы использовать. Другим критерием может быть: «Я очень напряженно работал. Я очень устал, и будет гораздо продуктивнее прямо сейчас отдохнуть, чтобы быть полезнее самому себе и другим в дальнейшем. Сейчас продолжать работу непродуктивно». Если мы воспользуемся метафорой, то лошадь должна выходить на пастбище и пастись: она не может все время бежать.

Жизнь сложна – это первая благородная истина. Сложно иметь такое тело. Оно не способно постоянно работать по двадцать четыре часа в сутки. Нам необходимо отдыхать, нам необходимо спать, нам необходимо есть. Не надо чувствовать вину из-за этого. Мы уже имели дело с проблемой вины, когда говорили о принятии факта, что жизнь сложна. Жизнь действительно наполнена всевозможными проблемами. Если мы можем принять этот факт, мы не чувствуем себя из-за этого виноватыми. Однако если у нас есть намерение: «Теперь я должен развлечься», – и мы принуждаем себя развлекаться и быть счастливыми, то это обычно не работает. Если мы не ожидаем, что поход в кино, или поплавать, или в ресторан сделает нас счастливыми и не думаем, что подобные развлечения – это и есть счастье, то мы не разочаруемся. Тем не менее, вполне возможно, такого рода занятия могут помочь нам «перезарядить наши батареи» – в том смысле, что у нас будет больше энергии и прочего благодаря тому, что мы отдохнули. Это возможно – однако только лишь возможно, а вовсе не обязательно. Чувствуем ли мы себя при этом счастливыми – это другой вопрос. К тому же, если мы при этом испытываем некоторый уровень счастья, то это чувство не обязательно должно быть сверхсильным, страстным латинским переживанием.

Это справедливо не только в отношении похода в кино или поплавать. Об этом также очень полезно помнить в наших взаимоотношениях с другими людьми, таких как дружба и совместный отдых. Некоторые люди думают, что когда они навещают друга, они должны вместе «что-нибудь делать»: выйти куда-нибудь развлечься, чем-нибудь заняться. Они не могут по-настоящему оценить низкий уровень счастья и удовлетворения от того, чтобы просто находиться рядом с другом – не важно, чем они при этом заняты. Ведь они могут вместе сходить в супермаркет и купить продукты или вместе постирать белье. Я считаю этот аспект очень полезным, и мне кажется, что очень полезно рассматривать его как способность оставить странные ожидания о том, что такое счастье, и перестать чувствовать из-за него вину.

Давайте немного понаблюдаем за самими собой. Давайте сидеть и просто чувствовать, что мы находимся здесь, и пытаться заметить, какое чувство мы испытываем. «Чувство» рассматривается здесь согласно буддийскому определению второй из пяти совокупностей (phung-po, скандха): оно представляет собой то, как мы переживаем все, что мы видим, слышим, думаем и так далее с точки зрения переменной счастья, несчастья или нейтрального состояния. Просто постарайтесь распознать и определить его. Мы не говорим о чувстве жары, или о чувстве холода, или о каком-либо физическом чувстве, таком как удовольствие или боль. Мы говорим об уровне счастья или несчастья, сопутствующего любой физической или умственной деятельности, в смысле переживания ее как чего-то приятного или не очень приятного.

Например, мне приятно смотреть на цветы в вазе. Посмотрите на цветы. Что вы чувствуете? Как вы переживаете это? Речь не о том, любите ли вы цветы, а о том, что вы чувствуете, когда на них смотрите. Попытайтесь выявить и распознать чувство некоторого уровня счастья, которое вы испытываете, глядя на цветы или на картины на стене или глядя на деревья за окном. Какой уровень счастья вы чувствуете? Мы пытаемся осознать то, что фактически мы очень счастливы. Это не супербразильское переживание, но оно есть.

Пожалуйста, понаблюдайте внутри себя, что это за чувство. И помните: счастье – это такое чувство, в отношении которого мы хотим, чтобы оно продолжалось, когда оно возникает, и хотим, чтобы оно вернулось, когда оно уходит. А несчастье – это такое чувство, в отношении которого мы хотим, чтобы оно закончилось, когда мы его испытываем, – мы хотим, чтобы оно прошло.

[пауза для практики]

Я считаю, что эта практика не обязательно должна становиться формальным медитативным упражнением. Скорее, мы можем делать ее в любое время, чтобы становиться более и более внимательными к тому, что большую часть времени мы действительно счастливы. Ведь большинство из нас, возможно, думает, что у них нет никаких чувств.

У кого-нибудь есть замечания?

Было очень трудно переключиться с того, чтобы сначала слушать вас – что является довольно активным процессом, – на то, чтобы погрузиться в себя и почувствовать происходящее. Я чувствовал некоторую искусственность такого наблюдения. Этим утром, когда я шел по парку, у меня было очень открытое чувство. Я чувствовал: «Да, все в порядке, и я очень счастлив», – и это происходило совершенно естественно.

Я думаю, очень важно осознать, что мы все время что-либо чувствуем, делаем ли мы нечто, что мы считаем действительно расслабляющим, или нечто, требующее напряжения. Иногда мы слишком заняты своими мыслями и по-настоящему не осознаем, что на самом деле есть характеристика, отражающая, как мы все воспринимаем, и эта характеристика представляет собой величину счастья или несчастья. Это происходит постоянно. Это важно потому, что очень часто мы обращаемся к крайности: «Бедненький я», – и – «Я несчастен и хочу развлечься. Я не хочу находиться в этом скучном офисе», – у нас есть всевозможные жалобы подобного рода. На самом деле мы можем оказаться в ужасной автомобильной пробке и испытывать при этом мирное чувство счастья и удовлетворения. Помните о том, что счастье необязательно должно быть драматическим.

Разве не существует разницы между происходящим в вашей голове и в вашем сердце? Тибетцы постоянно показывают на сердце, говоря о чувствах.

Тибетцы говорят то же самое и о мышлении. С точки зрения тибетцев, интеллектуальные, эмоциональные и чувственные аспекты нашего восприятия вещей происходят из одного и того же места, которое располагается в сердце. В действительности же не важно, где они располагаются. Они осознаются как единое целое, а не как раздвоение или разделение между телом и умом, или интеллектом и чувствами, как зачастую принято считать на Западе. Поэтому мы в одно и то же время можем чувствовать счастье и выполнять какую-либо интеллектуальную работу. Как я говорил, очень важно осознавать это, особенно во взаимоотношениях с другими. Иногда мы думаем: «Чтобы быть действительно счастливым, мне обязательно нужно влюбиться», – своего рода подростковый тип восприятия. На самом же деле, чувство счастья, сопровождающее любовные взаимоотношения с другим человеком, может иметь низкий уровень интенсивности и все же быть крайне удовлетворительным.