Изначальный выбор буддизма
Заимствуя иностранную религию, уйгуры пользовались при выборе теми же самыми критериями, что и восточные тюрки. Сначала, после того как в 605 году китайские войска династии Суй помогли им завоевать Турфан, они выбрали государственной религией буддизм. Вероятно на них, как и на восточных тюрок, произвел впечатление военный успех династии Суй во время объединения ханьского Китая, которое происходило при духовной поддержке буддизма. Следуя примеру основателя династии Суй, взявшего себе титул буддийского вселенского императора (санскр. чакравартин), вождь уйгуров и вождь восточных тюрок назвали себя "принцами-бодхисаттвами". При этом, как и восточные тюрки, уйгуры переняли главным образом центральноазиатскую, а не китайскую форму буддизма, стремясь не допустить того, чтобы ханьская культура поглотила их собственную. По сути, они следовали принятой в Турфане тохарийско-хотанской форме буддизма, смешанной с традиционными тюркскими и северокитайскими элементами, так же как восточные тюрки.
Правление династии Суй продолжалось всего двадцать девять лет, затем на смену ей пришла династия Тан (годы правления 618 – 906). Хотя первые императоры династии Тан восстановили конфуцианскую экзаменационную систему для правительственных служащих и покровительствовали даосизму, они также оказывали поддержку и буддизму. Период правления династии Суй и ранний период правления династии Тан были наиболее успешными с точки зрения развития и распространения большинства ханьских буддийских течений. Несмотря на то что восточные тюрки обвиняли буддизм в исчезновении их первой династии, уйгуры, судя по всему, не считали буддизм ответственным за то, что в 618 году династия Суй была повержена танским Китаем, а в тридцатых годах VII века они сами потеряли Турфан, который был захвачен войсками династии Тан. Они оставались преданными союзниками династии Тан и продолжали следовать буддизму.
Сомнения в отношении буддизма в свете событий в танском Китае и Тибете
В Китае после окончания правления императрицы У (684 – 705), свергнувшей династию Тан, танская армия, хотя и была успешной во многих отношениях, во время правления императора Сюань Цзуна находилась в ослабленном состоянии из-за его неспособности призвать буддийских монахов на военную службу или обложить монастыри налогами, чтобы улучшить финансирование своих кампаний. В 740 году император ограничил число ханьских монахов, выслав из страны всех иностранных монахов, а также отменил особый статус монастырей, освобождавший их от уплаты налогов. Несмотря на это, в 751 году войска династии Тан потерпели поражение в сражении на реке Талас в Восточном Туркестане, а в 755 году Сюань Цзун был свергнут восстанием Ань Лушаня.
Правитель уйгуров Бегю-каган, в 744 году разгромивший восточных тюрок, унаследовал роль защитника тюркской священной горы – Отукена. Следовательно, его положение заметно отличалось от положения предшествовавших ему уйгурских вождей. Будучи теперь морально ответственным за все тюркские племена, каган, несомненно, знал о том, что Тоньюкук осуждал буддизм как религию, ведущую к неизбежной потере пантюркских военных ценностей. Справедливость такого его критичного отношения к буддизму была дважды подтверждена унизительным поражением Сюань Цзуна в Восточном Туркестане, а затем в его собственной столице, Чанъане. По-мнению тюрок, император династии Тан, очевидно, предпринял недостаточные шаги по уничтожению буддизма – буддийских источникаов своей военной слабости.
К тому же, за несколько месяцев до восстания Ань Лушаня, император Тибета Ме Агцом был убит за то, что покровительствовал буддизму и монастырям. В Тибете, одной из самых влиятельных стран региона, преследование буддизма в это время было в самом разгаре. Таким образом, выбирая религию, чтобы объединить свой народ, Бегю-каган никак не мог выбрать буддизм и сохранить при этом авторитет как вождь всех тюрок. С другой стороны, он также не мог выбрать смесь тенгрианства и тюркского шаманизма: это была вера восточных тюрок, которых он разгромил, чтобы добиться своего текущего положения. Традиционная религия, очевидно, не обладала достаточным влиянием, чтобы поддерживать народ с сильной армией.
Причина выбора манихейства – желание сохранить дружеские отношения с танским Китаем
На протяжении полутора столетий уйгуры в большей или меньшей степени оставались союзниками танского Китая. Они показали свое военное превосходство над войсками династии Тан, сумев подавить, в отличие от них, восстание Ань Лушаня. Как бы там ни было, уйгурские каганы в то время все еще хотели поддерживать с танским Китаем дружеские отношения. Несмотря на то, что уйгуры разграбили Чанъань и Лоян, двор династии Тан стремился к тому же.
В 713 году влиятельный министр восточных тюрок Тоньюкук, пытаясь восстановить в империи шаманские и тенгрианские традиции, убедил кагана Капагана (годы правления 692 – 716) выдворить сообщество согдийцев из Монголии. Согдийское сообщество состояло как из буддистов, так и из манихеев, и двор династии Тан позволил им присоединиться к согдийцам, уже поселившимся в Чанъане и Лояне. Однако в 732 году Сюань Цзун запретил всем ханьским китайцам следовать манихейству и ограничил круг тех, кто мог придерживаться этой веры, только иностранцами. Восемь лет спустя он выслал из страны всех иностранных буддийских монахов, оставаясь при этом терпимым к находящимся в танском Китае иностранцам, исповедующим манихейство. Переняв манихейство, уйгуры смогли бы поддерживать дружеские отношения с танским Китаем, не бросая вызов его религиозной политике. Существовали и другие причины этого решения.
Экономическая выгода и геополитика
Уйгуры стремились к дальнейшему расширению своей территории, особенно за счет региона Таримской впадины, где они могли бы контролировать прибыльную торговлю по Великому шелковому пути. Танский Китай сохранял лишь слабое присутствие в Турфане, Бешбалыке и вдоль северного рукава Великого шелкового пути – в Куче и Кашгаре. Присутствие Тибетцев в этой области, вдоль южного рукава Великого шелкового пути, также было незначительным. При этом согдийские торговцы встречались во всех оазисных городах-государствах, главным образом в Турфане.
Подавив восстание Ань Лушаня, когда император династии Тан был вынужден в унижении бежать, уйгуры стали «героями дня». Правительство династии Тан не только потеряло лицо: его положение еще более ослабло, и оно больше не могло эффективно управлять Турфаном или другими территориями Таримской впадины. Несмотря на то что в 713 году танский Китай предоставил согдийцам политическое убежище, выслав буддийских монахов-согдийцев, он, несомненно, потерял доверие согдийского сообщества. Если бы уйгуры переняли основную религию согдийцев, они охотно были бы приняты в качестве покровителей и правителей согдийцев Турфана. В результате уйгуры обрели бы опору на территории Таримской впадины для усиления своего военного и политического влияния на этой территории и, возможно, контроля над Великим шелковым путем.
Переход в манихейство
Несомненно, именно с таким намерением в 762 году Бегю-каган объявил манихейство государственной религией уйгуров, поскольку буддизм в то время не был приемлемой альтернативой. К тому же, так как в манихействе особо подчеркивалась победа сил света над силами тьмы, эта религия казалась более подходящей для воинственного народа. Следуя урокам, полученным из опыта первой и второй Восточных Тюркских империй, каган позаимствовал не согдийский язык, а лишь согдийский алфавит, приспособив его для записи уйгурского языка. Он использовал его как для административных, так и для религиозных целей, обратившись к согдийцам, чтобы они помогли перевести манихейские тексты на уйгурский язык.
Имея опыт перевода буддийских книг на древнетюркский язык, согдийцы начали переводить буддийские священные тексты на свой родной язык в промежутке между первой и второй Восточными Тюркскими империями (630 – 682 гг.). В это время не только Монголия и Турфан, но также и вся территория Таримской впадины находилась во власти танского Китая. Согдийские переводчики в основном использовали хорошо знакомые им ханьские источники, традиции и язык. Так как политическое превосходство танской династии росло, согдийские буддисты, вероятно, в какой-то момент почувствовали угрозу своей самобытности и постарались таким образом защититься от возможного поглощения ханьской культурой. Поскольку буддийские тексты продолжали переводиться в то время, когда уйгуры поручили подготовить манихейские писания на уйгурском языке согдийским переводчикам, и последние уже имели опыт перевода на древнетюркский язык, родственный уйгурскому, согдийцы естественным образом позаимствовали многие буддийские термины для своей новой задачи.
Народное сопротивление переходу в манихейство
Благодаря уйгурскому правлению в Турфане с 605 года по тридцатые годы VI века, многие уйгуры, в особенности воины и простой народ, уже успели перенять восточно-тюркскую форму буддизма. Несмотря на это, после подавления уйгурами восстания Ань Лушаня Бегю-каган повелел своим войскам, разграблявшим Чанъан и Лоян, уничтожить все буддийские монастыри и храмы. Затем он повелел разрушить буддийские монастыри и в других частях своих владений, вплоть до Семиречья в Западном Туркестане. Таким образом он, несомненно, пытался вновь утвердить пантюркскую военную традицию и обосновать свой выбор манихейства, продолжая демонстрировать слабость буддизма.
При этом многие уйгурские солдаты, разумеется, продолжали следовать смеси буддизма, тенгрианства и тюркского шаманизма. Об этом свидетельствует то, что Бегю-кагану приходилось заставлять своих людей принимать манихейство. Он разделил их на группы по десять человек, назначив в каждой группе ответственного за соблюдение религиозных правил. Однако эта главным образом согдийская религия никогда не стала широко распространенной среди уйгуров. Ее распространение ограничивалось в основном средой аристократической знати, которых она привлекала тем, что делала упор на этичную и чистоплотную религиозную элиту, морально превосходящую так называемые «грязные массы». Буддизм, несомненно, продолжал оставаться религией «грязных масс» на протяжении всего периода правления уйгуров в Монголии.
Более того, сама уйгурская знать не была исключительно предана манихейству. Через двадцать лет после официального обращения в манихейство Алп Кутлуг (годы правления 780 – 790) убил Бегю-кагана за его расточительность в поддержке этой новой религии. Взяв титул кагана, он обратился с просьбой к несторианскому патриарху Тимофею (годы патриаршества 780 – 819) основать в его владениях несторианскую митрополию. Однако эта форма христианства, как и манихейство, также была согдийской верой. Покровительство этой вере соответствовало общей стратегии уйгуров, стремившихся завоевать преданность народа Таримской впадины, поскольку согдийские торговцы играли важную роль в экономике этого региона.
Обзор центральноазиатской модели смены религии
Смена религии восточными тюрками и уйгурами иллюстрирует, как этот процесс происходил у центральноазиатских тюркских народов. Когда эти реформы проводились правителями сознательно, обычно это было не духовное решение, а часть продуманной политической стратегии по усилению своей власти и поддержки.
При этом не следует быть слишком циничными, полагая, что эти реформы были исключительно беспринципными, и полностью отвергать какие-либо религиозные соображения. Если бы в перенимаемой религии не было элементов, соответствующих местной культуре, эту веру никто бы не понял. Однако также не следует идеалистически полагать, что центральноазиатские правители с сильными военными традициями принимали подобные решения просто на основе понимания превосходства сложных метафизических тонкостей одной религии над другой. Их больше впечатляла религия, способная предоставить сверхъестественную силу, ведущую к военным победам, и они поменяли национальную религию, потому что искали поддержку в расширении своих территорий.
Это было справедливо не только в отношении восточных тюрок и уйгуров, это также было справедливо и в отношении интереса тибетского императора Сонгцена Гампо к буддизму в середине VII столетия. Кроме того это объясняет почему тибетский двор, окружавший молодого императора Ме Агцома, был открыт к исламу в начале IX века, когда это могло помочь им расширить территорию используя их союз с Аббасидами и почему, когда такой возможности не представилось, они полностью потеряли интерес к мусульманской вере.