Д-р Александр Берзин: Перевод Серконга Ринпоче и Е. С. Далай-ламы

Ринпоче был очень внимателен к терминологии, которую я использовал при переводе. Тибетские слова были тщательно подобраны старыми переводчиками-лоцавами и были исполнены смысла. «Нужно выжимать смысл из слов», – говорил Ринпоче. Поэтому он часто спрашивал меня, какие коннотации имеет то или иное английское слово, которым я переводил тибетский термин. Когда значение не совпадало с тибетским оригиналом, он объяснял правильную коннотацию. Так он побуждал меня искать перевод, который действительно передавал бы смысл, который подразумевался в тибетском, даже если это было не то стандартное слово, которое ранее ввели миссионеры при переводе Библии. Так я выработал собственную переводческую терминологию.

Сначала я по рекомендации Серконга Ринпоче переводил всё буквально, включая имена собственные, как это делали сами тибетцы. Но позднее, следуя совету геше Дарьге, который сказал, что первые переводы Кангьюра и Тенгьюра почти все были впоследствии пересмотрены, я тоже стал пересматривать свой стиль и некоторые термины, если обнаруживал, что они плохо подходят. Для перевода на английский уместнее оказалась модель монгольских переводов с тибетского, чем тибетская модель переводов с санскрита.

До того как монголы начали переводить тибетские тексты, у них уже был контакт с буддизмом через уйгуров. Подобно другим центральноазиатским переводчикам до них – хотанцам, тохарам, согдийцам и гоктюркам, – уйгуры в своих переводах просто транслитерировали многие санскритские буддийские термины, такие как «будда» и «бодхисаттва». Монголы уже были знакомы с этими терминами и, начав переводить с тибетского, воспользовались уйгурским методом, вернув ключевые термины, такие как «будда», к транслитерированным санскритским формам. Поскольку англоязычная аудитория, как и монголы ранее, уже была знакома с такими терминами, как «будда», я решил, что правильнее сохранять их в транслитерации, но при первом употреблении пояснять коннотацию в комментарии.

Сейчас я, как правило, при переводах и исследованиях полагаюсь на исходные санскритские тексты (если они доступны) и объясняю коннотации как санскритских терминов, так и тех слов, которые тибетцы выбрали для их перевода, поскольку часто они существенно различаются. Принимая решение о переводе терминов, я обычно отдаю предпочтение санскритскому варианту. Есть первоисточники, которые сохранились только в китайском переводе, но, поскольку современные ИИ-инструменты позволяют находить в них нужные места, я начал переводить и анализировать их тоже. Здесь оказалась бесценной моя университетская подготовка, поскольку мы учились сопоставлять санскритские, китайские и тибетские версии текстов и их терминологию.

Ринпоче также заботился о расширении моего тибетского словарного запаса. Чтобы помочь мне в этом, он велел взять тибетский словарь и составлять предложения с каждым словом, чтобы лучше его запомнить. Мы продвинулись не очень далеко, прежде чем он позволил мне прекратить это упражнение, но я понял его намёк: мне нужно работать над своим словарным запасом.

Чтобы следовать по стопам тибетских переводчиков-лоцав, которые были одновременно учёными и реализованными практиками, мне нужно было тренироваться не только в языках, но и в медитации. Серконг Ринпоче никогда не говорил мне, какие практики я должен делать. Мотивация и инициатива должны были исходить от меня самого. Я спрашивал лишь, есть ли у него возражения против моего выбора, и он неизменно отвечал, что нет. В своей тантрической практике я всегда опирался на длинные, полные садханы и выполнял их на тибетском. Ринпоче говорил, что длинные садханы предназначены для начинающих, а короткие – только для продвинутых практиков, которые могут по памяти восполнять всё то, что в них пропущено.

В последующие годы я по собственной инициативе выполнил и завершил ещё две предварительные практики, затем ретриты по мантрам и огненные пуджи тех шести ануттарайога-тантр, которые я практиковал ежедневно, а также ретрит по мантре одной из практик крия-тантры. Сонам Норбу помогал мне с огненными пуджами, за что я был ему очень благодарен. Ринпоче советовал мне во всех ретритах делать всего по две сессии в день – одну ранним утром и одну вечером – и в остальное время заниматься обычными делами и никому не говорить, что я нахожусь в ретрите, кроме Сонама. Такой стиль подходил мне идеально.

Ринпоче также давал мне бесценные советы по мирским вопросам. Когда сорвалась договорённость с «Оксфорд юнивёрсити пресс» о возможной публикации отредактированного варианта моей диссертации, он указал на ошибки, которые я допустил в переговорах, и объяснил, как правильно заключать соглашения. Эти советы очень помогли мне впоследствии при решении многочисленных деловых вопросов, связанных с открытием сайта «Библиотека Берзина» (впоследствии Study Buddhism).

Чтобы поддерживать здоровье во время жизни в Индии, я еженедельно ходил на приём к доктору Еше Дондену, который был особенно близок к Серконгу Ринпоче. Я получил общие представления о тибетской медицине, поскольку хотел понять его метод лечения различных дисбалансов и поскольку сам лечился в тибетской медицинской традиции.

Я начал уделять особое внимание своему здоровью после двух запомнившихся событий в 1970-е годы, когда я очень близко столкнулся со смертью. Первое произошло, когда я переводил учение по ламриму, которое давал настоятель монастыря Намгьял. Я не помню его имени. Дойдя до раздела о том, что смерть может наступить в любой момент, он внезапно схватился за грудь и остановился. Его помощник велел нам всем быстро выйти. У настоятеля прямо во время учения случился сердечный приступ, и через несколько минут он скончался. Мы были потрясены.

Второй случай произошёл, когда не знакомый мне молодой канадец умер от отравления угарным газом. Видимо, он использовал угольную печку в своей лачуге для обогрева зимой, а вентиляции не было. Как старшего представителя западного сообщества, власти попросили меня позаботиться о его теле. Вместе с другом я отправился в морг, располагавшийся в хижине, и там мы обнаружили его лежащим голым на бетонном полу. Когда мы подняли тело, оно было похоже на холодную мёртвую рыбу. Мы отвезли его на джипе к месту кремации. К счастью, группа тибетских монахов помогла нам сложить погребальный костёр, уложить его сверху, накрыть тканью и кремировать.

У Его Святейшества Далай-ламы несколько переводчиков, и он приглашает одного из них в зависимости от ситуации. По мере того как мои знания тибетского языка улучшались, я начал служить одним из его переводчиков, хотя это происходило лишь изредка. Этот период длился со второй половины 1970-х до начала 1990-х годов. Я никогда не был его повседневным переводчиком.

Поначалу, ещё до того как я начал устно переводить Его Святейшество, я делал подробные записи, когда он давал учение, а затем зачитывал их западным ученикам. Позднее я стал делать последовательный перевод, а затем стал переводить синхронно и западные ученики слушали перевод с помощью радиоприёмников. Его Святейшество выбирал меня переводчиком для некоторых посвящений, для ряда продвинутых тантрических учений, а также для некоторых встреч с учёными, психологами и небуддийскими религиозными лидерами. На таких встречах моей задачей было служить мостом между их системой мышления и буддийским мировоззрением. Переводя, я добавлял к их словам пояснения, чтобы Его Святейшеству было легче понять собеседников. Позднее, когда обязанности переводчика в этих ситуациях смогли взять на себя другие, в первую очередь тибетцы, Его Святейшество перестал приглашать меня. У меня же появились другие способы ему служить.

Когда я переводил Его Святейшество последовательно, Серконг Ринпоче обычно сидел рядом и внимательно за мной наблюдал. После этого он строго отчитывал меня, если я нарушил какие-либо формальные протоколы, особенно перед тысячами тибетцев. Я быстро научился внимательнее относиться к тибетскому этикету. Помощь Ринпоче с тренировкой моей памяти оказалась бесценной, потому что Его Святейшество во время учений обычно говорил по пять или более минут, прежде чем я мог начать переводить.

В некоторых случаях слушателей просили задавать вопросы в письменном виде и отдавать их мне, чтобы на следующий день я задал их Его Святейшеству. Ринпоче всегда просматривал их вместе со мной вечером. Большинство вопросов были сформулированы неясно и были слишком длинными. Часто, когда люди задают великим ламам вопросы, те понимают их иначе и отвечают на что-то другое. Чтобы этого избежать, Ринпоче сказал мне не переводить вопросы дословно, а формулировать суть вопроса в одном предложении. Затем он учил меня переформулировать их так, чтобы они укладывались в понятийный аппарат Дхармы. Только в таком виде Его Святейшество смог бы правильно понять вопрос и дать подходящий ответ. Кроме того, Серконг Ринпоче убирал многие вопросы и добавлял другие, которые были более подходящими и могли принести больше пользы. Так я получил бесценный урок о том, как правильно задавать вопросы великим учителям Дхармы.

Я сопровождал Серконга Ринпоче и его двух помощников, Нгаванга и Чонце-ла, в двух учебных поездках по Западной Европе и Северной Америке – в 1980 и 1982 годах. Во время обеих поездок мы останавливались в доме у Алана и его семьи, где Ринпоче давал Алану дополнительные учения. Чонце-ла помогал Ринпоче с детства и покинул с ним Тибет, отправившись в изгнание. Он всегда находился рядом с Ринпоче, куда бы тот ни поехал, и заботился о нём, как преданный сын. Он был очень спокойным и тихим и помогал Ринпоче в ритуалах. Нгаванг был непальцем – общительным, организованным и очень умным. Когда Нгаванг был подростком, Ринпоче сделал его одним из членов своего домохозяйства и обучил его, чтобы он работал секретарём, писал письма и вёл дела по хозяйству. Перед самой своей смертью Ринпоче выбрал ещё двоих подростков – Гендуна Самдуба и Тубтена Шераба, – которые стали его помощниками в следующем рождении и воспитывали его, подобно родителям. Тубтен Шераб занимался физической работой, а Гендун Самдуб позже получил степень геше и управлял финансами.

Ринпоче выбрал и меня. Во время поездок на Запад я не только переводил его учения, но и организовывал все дела: писал письма, оформлял визы для него и двух помощников – всё это в эпоху без интернета. Благодаря этому я получил опыт, который позднее позволил мне самостоятельно организовывать свои лекционные поездки. Я учился у Ринпоче, наблюдая, как он вёл себя и как давал учение, всегда адаптируясь к местной культуре и аудитории, от детей до академиков. Особенно полезно было видеть, что он всех воспринимал всерьёз – от обкуренных хиппи до состоятельных спонсоров – и обращался со всеми с равной добротой и уважением.

Ринпоче всегда был скромным и вёл себя непринуждённо. Он просил людей не тратить много денег на гостиницы и не водить нас в дорогие рестораны. Он предпочитал, когда возможно, останавливаться дома у людей и есть вместе с их семьями. Я следовал его примеру во всех своих поездках; это позволило мне лучше узнавать культуру и образ жизни людей, приглашавших меня в разные страны.

Ринпоче был чрезвычайно гибок и творчески адаптировался к новым ситуациям. Проводя ритуалы, он всегда импровизировал: например, вместо дорогой, изысканной вазы, он мог во время определённых церемоний использовать бутылку из-под молока. Когда его спросили, как соблюдать обязательство подносить цог дважды в месяц – на 10-й и 25-й дни тибетского календаря, если у нас нет этого календаря, он ответил: «А разве в западных календарях нет 10-го и 25-го числа?» Благодаря таким примерам я смог давать людям в коммунистических странах советы о том, как практиковать Дхарму в условиях строгих запретов.

Самым запоминающимся событием во время этих поездок была наша аудиенция у Папы Иоанна Павла II в январе 1980 года в Ватикане, вскоре после его восшествия на папский престол. Мы приехали для того, чтобы впервые наладить контакт между Римским Папой и Его Святейшеством и подготовить почву для их будущей встречи. Как объяснил Ринпоче, они оба были обеспокоены притеснением религиозной свободы в Китае и это могло стать отправной точкой для беседы. Я переводил во время этой формальной встречи и научился важному принципу дипломатии: нужно акцентировать внимание на теме, представляющей взаимный интерес для обеих сторон. В будущем это умение пригождалось мне много раз.

Точно так же как Ринпоче предвидел, что у меня есть кармический потенциал стать его переводчиком, он предвидел и то, что я стану учителем Дхармы. Я понял это, когда однажды вечером, сидя на кухне у пригласивших нас людей в Лондоне во время одной из поездок, он между делом объяснил мне, как следует относиться к своим учителям, когда в будущем я сам стану учителем Дхармы.

У Ринпоче была особая связь со Спити – долиной на индийской стороне Гималаев, прямо на границе с Тибетом. Исторически она входила в состав Западного Тибета. Ринпоче возродил и реформировал буддизм в этом регионе и организовал посвящение Калачакры, которое Его Святейшество даровал там летом 1983 года. До того времени долина Спити оставалась закрытой зоной и въезд иностранцам был закрыт. Но ограничение сняли как раз к посвящению, и я организовал получение разрешений и заказал автобус для нашей группы западных учеников из Библиотеки, чтобы они могли присутствовать на посвящении, а я мог переводить. Мы стали первыми иностранцами, попавшими в Спити в новое время. Хотя путь был трудным, мы увидели место, которое до сих пор напоминало старый Тибет.

Вскоре после того, как мы покинули Спити, 29 августа Ринпоче внезапно скончался там, завершив затворничество. Он сказал одному ученику, что с помощью практики тонглена – «отдавания и принятия» – он собирается взять на себя препятствие, угрожавшее жизни Его Святейшества, даже если это будет стоить ему жизни. Именно так и произошло. Оглядываясь назад, я думаю, что полученный мной комплект ритуальных одежд и принадлежностей, которые я носил и держал во время посвящения Калачакры как один из главных учеников, был прощальным подарком Ринпоче.

Последний совет, который я от него получил, касался посвящения Калачакры. Я задал ему один вопрос, и он ответил, что всегда нужно использовать логику и анализ, чтобы во всём разбираться, и анализ нужно проводить в контексте всей системы, к которой относится интересующий нас предмет. На примере моего вопроса он показал мне, как это делать, и с тех пор я всегда следую этому методу.

[Подробнее о Серконге Ринпоче: Портрет Ценшаба Серконга Ринпоче]

Ринпоче начал готовить меня к самостоятельному чтению комментариев ещё за несколько лет до того, как покинул этот мир. Он сказал, что невозможно найти учителя, у которого было бы достаточно времени, чтобы обучить тебя всему, что ты хотел бы узнать. Вторя совету профессора Кауфмана, он сказал, что нужно читать тексты самостоятельно и задавать вопросы только тогда, когда встречаются непонятные места. Таким образом я прочитал почти дюжину текстов, в основном тантрических комментариев, которые он рекомендовал, и он терпеливо ответил на все мои вопросы. В процессе я делал черновые переводы всех этих текстов. Помня о том, что, только приехав в Индию, я планировал изучать «Тантру Гухьясамаджи», Ринпоче включил в мой список чтения тибетский комментарий к этой тантре, используемый в качестве учебника в Нижнем тантрическом колледже Гьюме. Уже по первой главе стало очевидно, что комментарий было бы невозможно понять, а тем более перевести для диссертации.

Когда Ринпоче покинул этот мир, Его Святейшество любезно согласился рекомендовать мне тексты для чтения и несколько лет отвечал на мои вопросы, когда я не мог разрешить что-либо с помощью логики и анализа. Так я прочитал множество тибетских текстов, уделяя особое внимание разделам, которые особенно интересовали меня в связи с Калачакрой и ануттарайога-тантрой в целом. Для этого мне очень пригодились исследовательские навыки, полученные в Гарварде.

Среди прочего Ринпоче хотел, чтобы я обучился тибетской астрологии, особенно той её части, которая происходила из учений Калачакры. Я смог приступить к этим занятиям только через год после его ухода. Моим учителем согласился стать Ген Лодро Гьяцо, главный астролог Института тибетской медицины и астрологии в Лхасе, к тому моменту перенесённого в Дхарамсалу. Он говорил с сильным амдосским акцентом, который я не понимал, поэтому Нгодуп, повар Серконга Ринпоче, посещал занятия вместе со мной и переводил объяснения на лхасский диалект.

Так получилось, что мы оказались последними учениками Гена Лодро Гьяцо. Он внезапно скончался сразу после того, как закончил обучать нас вычислениям, используемым для составления тибетского календаря и эфемерид. Это как раз разделы астрологии, которые взяты из учений Калачакры. Я так и не изучил то, что пришло из китайской астрологии, и не освоил искусство толкования гороскопов. Но, что важнее, я освоил терминологию астрологии Калачакры, которой не было ни в одном словаре. На основе изученного я написал в 1985 году алгоритм для вычислений и составления тибетского календаря и эфемерид, и один из моих друзей затем написал программу для MS-DOS. Мы преподнесли её в дар Тибетскому институту медицины и астрологии.

Также Ринпоче хотел, чтобы я получил посвящение Хеваджры от Чогье Тричена Ринпоче, главы линии цар (одной из линий внутри традиции сакья) и основного сакьяпинского учителя Его Святейшества. Он считал, что для моего будущего важно установить дхармическую связь с его старым другом. Вместе с Гьяцо Церингом, который позднее стал директором Библиотеки тибетских трудов и архивов, они основали Совет по религиозным делам сразу после изгнания в Индию. Вскоре после ухода Серконга Ринпоче я поехал в Катманду и попросил посвящение Хеваджры. Чогье Тричен любезно согласился и даровал мне его в частном порядке. Это посвящение открыло мне путь к получению более глубоких учений сакья в будущем.