Д-р Александр Берзин: Преподавание и проекты для Его Святейшества Далай-ламы

На посвящении Калачакры в Риконе (Швейцария) в 1985 году, где меня попросили ежедневно давать разъяснения, ко мне подошла чешская беженка. Она сказала, что в Чехословакии много людей интересуется буддизмом, но у них нет доступа к учению. Она спросила, могу ли я приехать в их страну и провести встречу? Серконг Ринпоче всегда ездил учить в отдалённые места, куда другие не хотели ехать; например, он ездил на яках на индо-тибетскую границу в Спити, чтобы учить тибетских солдат, служивших в индийской армии. Следуя его примеру, я согласился, несмотря на потенциальные опасности: меня могли посчитать американцем, занимающимся нелегальной «религиозной» деятельностью за железным занавесом. 

Поездка состоялась через несколько месяцев и прошла очень успешно. По другим странам Восточной Европы разошёлся слух, что я готов приезжать и преподавать подпольно. Ко мне сразу же пришли приглашения, и уже на следующий год я побывал почти во всех этих коммунистических странах. Каждый раз это было очень рискованно. Помню, как переходил чешско-польскую границу пешком, доверившись пригласившим меня людям, что они встретят меня на дороге. Чтобы не вызывать подозрений, мы меняли место встреч каждый день; иногда мы держали под рукой пивные бутылки, чтобы на случай прихода полиции сделать вид, что играем в карты.

Единственные серьёзные неприятности случились спустя несколько лет на Кубе. С продовольствием там было очень тяжело, и на некоторых встречах на ужин были только крекеры с майонезом. Когда я, завершив второй визит на Кубу, регистрировался на рейс в Канаду (американцам нельзя было летать на Кубу, и прямых рейсов из США не было), ко мне подошли двое крупных, грозного вида полицейских. Они задержали меня для допроса. Один из участников наших встреч оказался информатором и получил за это увеличенный продуктовый паёк. У полицейских был список всех участников встреч и даже запись одного из занятий. Моя деятельность не только была незаконной: ещё хуже было то, что я американец. Меня как следует запугали и навсегда запретили возвращаться на Кубу, а затем сопроводили к самолёту буквально перед самым вылетом. 

Приземлившись в Монреале, я связался с личным офисом Его Святейшества в Дхарамсале и попросил передать Его Святейшеству просьбу о молитвах, чтобы мои ученики на Кубе не попали в неприятности. К счастью, никого не арестовали. В следующем году уже в Мехико один из кубинцев, посещавших занятия, зашёл в центр Дхармы, где я преподавал. Возникла неловкая ситуация: было ясно, что это он информатор, но ни я, ни он ничего не сказали. Поскольку он был художником, его дополнительно наградили, позволив ему выставиться в Мексике. 

Когда я вернулся в Дхарамсалу после длительной поездки по Восточной Европе в 1987 году и осмысливал свой опыт, ко мне пришла идея. Я вспомнил, как Серконг Ринпоче устанавливал первый контакт для Его Святейшества с Римским Папой Иоанном Павлом II, и подумал, что было бы полезно попробовать сделать нечто подобное. С моей гарвардской академической степенью меня могли пригласить читать лекции в университетах коммунистического мира и, возможно, в других незападных странах, например в странах Латинской Америки и Африки. Так я мог бы устанавливать первые контакты для Его Святейшества не только с учёными, но и с религиозными и политическими лидерами этих стран. Поскольку тибетцы были беженцами, у них не было нормальных паспортов – лишь индийские документы для беженцев. Чтобы получить визу, им требовалось приглашение, а знакомых в этих странах у них ещё не было. К тому же я понимал, что тибетцам нужна поддержка этих стран в ООН. 

В последующие годы я путешествовал по всему миру, налаживая контакты для Его Святейшества. Я читал лекции по разнообразным буддийским темам и по тибетской культуре в странах коммунистического блока, затем по всей Латинской Америке, в англоязычных странах юга и востока Африки, на Ближнем Востоке и, после распада СССР, в большинстве бывших европейских и центральноазиатских советских республиках – всего примерно в семидесяти странах. Во время этих поездок я также выступал в центрах Дхармы и иногда в университетах западных стран и стран Юго-Восточной Азии. Узнав о моей деятельности, несколько состоятельных спонсоров и организаций предложили необходимую финансовую поддержку.

Я планировал все эти поездки лично, пользуясь печатным справочником авиарейсов «ЭйБиСи» в местном туристическом агентстве в Дхарамсале – это было задолго до компьютерного бронирования. Обычно я покупал билет в две стороны по полному тарифу из Дели в Сантьяго (Чили), позволявший лететь любыми авиакомпаниями с неограниченным числом остановок, и добавлял 15% миль. Единственным условием было не делать остановок там, куда билет в оба конца из Дели стоил дороже, чем от Дели до Сантьяго. Я планировал маршрут и бронировал до тридцати остановок. Первым пунктом всегда была Прага, где я шёл в турагентство и переоформлял билет, добавляя остановки, которые не удалось включить с самого начала. Поскольку билет переписывали вручную, агенту было слишком хлопотно смотреть тарифы от Дели до каждого нового места – и в итоге он включал всё. Так мне удавалось останавливаться везде, где я хотел. 

Самая длинная лекционная поездка длилась пятнадцать месяцев без перерыва. Обычно я посещал по два-три города в неделю и почти всегда останавливался в местных семьях. Я стал очень гибким, привыкая к обычаям, климату и пище в разных местах – от Тасмании до Исландии, от Сибири до Таити, от Зимбабве до Боливии и так далее. Ежедневный порядок выполнения медитативных практик по утрам, который я соблюдал, где бы я ни был, придавал мне устойчивости в этом головокружительном ритме: у меня всегда оставалось привычное внутреннее пространство, куда меня возвращала утренняя практика.

Когда я знакомился с людьми в поездках, иногда совершенно неожиданно оказывалось, что у них есть нужные связи и они готовы организовать для меня встречи с видными духовными лидерами их стран. Так я установил первый контакт для Его Святейшества с главой Восточной православной церкви – патриархом Варфоломеем I Константинопольским. Он жил во дворце на небольшом острове за пределами Стамбула и только что вступил в эту высокую должность; я оказался первым буддистом, с которым он встретился. Патриарх был очень непринуждён и сказал, что вскоре встретится с делегацией японских буддистов, и спросил, что можно почитать о буддизме, чтобы подготовиться к встрече. Я порекомендовал одну из книг Его Святейшества. 

Затем я инициировал для Его Святейшества буддийско-мусульманский диалог. Учитывая общее кочевое прошлое буддийских и мусульманских народов Центральной Азии и заботясь о геополитическом развитии этого региона, я читал лекции и встречался с учёными в университетах не только в Узбекистане, Кыргызстане и Казахстане, но и в Египте, Иордании и Турции. Студенты говорили, что жаждут знаний о внешнем мире, и показательно, что на мою лекцию в Каирском университете пришло свыше трёхсот человек. Было довольно иронично, что я, происходя из еврейской семьи, рассказываю мусульманской аудитории о буддизме. 

Я также встречался с духовными лидерами коренных традиций Южной Африки, Боливии и Бразилии. Так, я беседовал с главой духовной традиции зулусов в его хижине в Бопутатсване – одной из десяти «родных территорий» для чернокожих южноафриканцев времён апартеида. Это был крупный, царственного вида мужчина, который в прошлом был художником. Мой сопровождающий рассказал, что однажды банда хулиганов переломала ему оба больших пальца, чтобы он больше не мог писать картины, и надела на шею автомобильную шину, наполненную бензином, чтобы сжечь его заживо. Удивительным образом бензин не загорелся, и ему удалось спастись.

Когда мы встретились, он сидел неподвижно на жёстком железном стуле и рассказал мне зулусский миф о том, как в древности их посетили пришельцы из космоса и научили искусству составления календарей. Он хотел узнать, известно ли тибетцам нечто подобное. Я объяснил, что в учении Калачакры есть схожее повествование, о котором мне когда-то рассказывал Серконг Ринпоче. Это чрезвычайно заинтересовало моего собеседника, и он хотел продолжить обсуждение. 

Не все встречи были столь плодотворны. В Ла-Пасе, Боливия, вождь индейцев аймара рассказал мне об их празднике летнего солнцестояния и выразил желание пригласить Его Святейшество на церемонию. Однако, поскольку обряд требовал использования плаценты ламы, в Дхарамсале дипломатично отказались от приглашения. Аналогично, когда жрец кандомбле, с которым я встретился в Рио-де-Жанейро, рассказал о практике жертвоприношения животных, я даже не стал предлагать встречу.

После каждой поездки я докладывал Его Святейшеству и представлял подробные отчёты в его личный офис и Департамент информации и международных отношений, описывая историю, обычаи, религиозные верования и другие особенности мест, которые посещал. Например, на встрече с духовным лидером зулусов считалось бы невежливым смотреть на него, равно как и ему на вас. Эти путешествия также дали мне возможность приблизиться к моей детской мечте – обрести всеобъемлющее знание о том, как люди мыслят.

Со временем Его Святейшество смог посетить многие из этих стран, и после этих визитов его представители начали открывать там представительства Тибета. Сейчас их тринадцать. Подобно посольствам, они занимаются двусторонними отношениями с государствами соответствующих регионов, а также с Европейским союзом и Организацией Объединённых Наций.

Интерес к визиту Далай-ламы значительно возрос после того, как в 1989 году ему присудили Нобелевскую премию мира. Новые друзья, которых я приобрёл по всему миру, стали организовывать для меня встречи с министрами и другими высокопоставленными чиновниками их стран. Благодаря этим встречам я помог организовать визиты Его Святейшества в Чехословакию, Болгарию и Венгрию, выступая в роли представителя для прессы и переводчика. Я также помогал организовывать его визиты в страны Балтии и Южную Америку, хотя сам в этих поездках не участвовал.

Самое запоминающееся событие – перевод Его Святейшества, когда он обучал президента Вацлава Гавела и его окружение основным методам медитации для снижения стресса. Это произошло всего через месяц после падения коммунизма. Гавел и его сотрудники, одетые в спортивные костюмы, сидели на подушках на полу вместе с Его Святейшеством. Во время этого визита, узнав, что в Праге находится старейшая синагога Европы, Его Святейшество выразил большое желание её посетить. Мы пришли во время утренней субботней службы. Его Святейшество попросил меня объяснить происходящее, и я был безмерно благодарен своему обучению в еврейской школе. 

Чаще всего я ездил в СССР, а затем, после его распада, в Российскую Федерацию. С 1987 года и до ковида в 2020-м я приезжал туда один-два раза каждый год. Хотя я быстро освоил кириллицу и многие русские слова, сам язык я не выучил. Многие, однако, считают, что я знаю русский – из-за русского звучания моего имени и фамилии, а также потому, что я редактировал английский перевод русской монографии Николая Кулешова, изданный как Russia’s Tibet File: Unknown Pages in the History of Tibet’s Independence. Я смог сделать это, проявив изобретательность, которой меня научил синологический научный семинар в Гарварде: если английская фраза выглядела сомнительно, я мог найти это место в оригинале, поскольку в русском достаточно родственных слов с английским. Затем я с помощью словаря выявлял те случаи, когда был выбран неверный перевод слова, имеющего несколько значений. Этим же методом я пользовался, когда вопросы вызывал тибетский перевод с санскрита.

В 1989 году я прочитал в Ленинграде первую в СССР публичную лекцию по буддизму, и после неё никого не арестовали. Российский буддолог и организатор события Андрей Терентьев назвал это переломным моментом в истории буддизма в СССР. Слух разошёлся, и с тех пор советские буддисты не боялись собираться на открытые встречи. Различные группы начали подавать заявки на официальную регистрацию. В 1990 году благодаря связям Терентьева московское отделение Центрального духовного управления буддистов СССР пригласило меня в столицу с публичными лекциями по буддизму. Хотя Управление находилось под наблюдением КГБ, оно хотело заявить о своей самостоятельности. И снова обошлось без происшествий. 

Управление также направило нас с Терентьевым в три традиционно буддийские республики СССР: Бурятию и Туву в Сибири и в Калмыкию у Каспийского моря, а также в Монголию. Это была возможность узнать о текущем состоянии буддизма во всех этих регионах (буддизм был практически полностью уничтожен при Сталине) и доложить Его Святейшеству, что можно сделать для его возрождения. В Туве и Калмыкии я прочитал первые со времён до репрессий публичные лекции о буддизме.

Самым крупным проектом в СССР стало взаимодействие с Министерством здравоохранения, которое планировало организовать и координировать использование тибетской медицины для лечения почти миллиона пострадавших от Чернобыльской аварии. Директор Центра традиционной медицины при Министерстве Наталья Лукьянова встретилась со мной во время моего визита в 1990 году и попросила меня организовать помощь со стороны Тибетского института медицины и астрологии в Дхарамсале. До этого ни одна другая система лечения не помогала. В духе перестройки она организовала цикл из пяти моих открытых лекций по тибетской медицине и буддизму прямо в Министерстве. 

Спустя несколько месяцев я приехал вместе с личным врачом Его Святейшества д-ром Тензином Чодраком провести клиническое испытание на группе пациентов, и оно прошло чрезвычайно успешно. Количество потенциальных клиентов было огромно, и нужно было найти места для сбора трав в Алтае, построить фабрику по производству лекарств и открыть медицинскую школу для подготовки достаточного числа врачей. Борис Ельцин, занимавший тогда пост Председателя Верховного Совета России, поддержал проект и предоставил необходимые здания и ресурсы, а мы с Лукьяновой организовали всё остальное. Наши врачи даже лечили членов Верховного Совета, страдавших от сильнейшего стресса из-за стремительной смены политической обстановки. 

К сожалению, после распада СССР в конце 1991 года, проект пришлось свернуть. Чернобыльская авария затронула жителей России, Украины и Беларуси, но эти три страны не хотели сотрудничать: каждая требовала собственный проект, но это было невозможно. Несмотря на эту неудачу, опыт организации столь масштабного начинания дал мне навыки и уверенность для будущего большого проекта «Библиотека Берзина» и Study Buddhism.

После распада Советского Союза я продолжил помогать в возрождении буддизма в этом регионе. Например, я присматривал за первой группой калмыцких подростков, которая приехала в Дхарамсалу, перед тем как отправиться в монастырь Дрепунг Гоманг в Южной Индии, чтобы принять там монашество и получить образование, а затем вернуться в Калмыкию и преподавать. В течение нескольких месяцев до их отъезда в Дрепунг Гоманг они несколько раз в неделю собирались в моей тесной лачуге, а я помогал им подготовиться к новому периоду их жизни. До этого они никогда не уезжали из дома, всё вокруг было им чуждо, и они не представляли, что их ждёт. Некоторым было всего двенадцать лет, и им нужна была отцовская поддержка и заверение, что всё будет в порядке; я охотно их поддержал. 

На протяжении этих лет Его Святейшество давал мне поручения, которые я называл заданиями «миссия невыполнима». Среди них – привезти к нему западноафриканского суфийского лидера для обмена методами развития сострадания, организовать в Монголии издание первых переводов буддийского учения на современном разговорном языке и встретиться с академиками в университетах Пекина для обсуждения буддизма. Его Святейшество предвидел, что я смогу выполнить его просьбы, и действительно все три задачи оказались легко выполнимыми.

В следующей лекционной поездке я встретил немецкого дипломата, работающего в Африке, и рассказал ему о пожелании Его Святейшества. Он сказал: «Какое совпадение», и сообщил, что дружит с д-ром Тирмизиу Диалло, потомственным суфийским религиозным лидером Гвинеи (Западная Африка), в то время занимавшим должность профессора Свободного университета в Берлине (Германия). Я связался с Диалло и сообщил ему о пожелании Его Святейшества. В ответ он написал, что для него будет большой честью встретиться с Его Святейшеством. У него была запланирована поездка в Индию и было несколько свободных дней до начала курса аюрведического лечения. Даты его пребывания в Дели совпадали с моим возвращением в Индию. Через несколько месяцев мы встретились в Дели и я сопроводил его в Дхарамсалу на личную аудиенцию.

Одетый в элегантные белые одежды величественный африканский духовный лидер, первый раз оказавшись в присутствии Его Святейшества, был столь тронут, что заплакал. Не обращаясь, как обычно, к помощнику, Его Святейшество лично прошёл в соседнюю комнату и принёс платок, который подал суфийскому мастеру, чтобы тот утёр слёзы. Диалло преподнёс Его Святейшеству традиционный мусульманский головной убор, и Его Святейшество без колебаний надел его и оставался в нём до конца аудиенции.

Его Святейшество начал диалог с пояснения, что при гибкости мышления со стороны буддистов и со стороны мусульман между ними возможен плодотворный и открытый диалог. Встреча была чрезвычайно тёплой и трогательной. Его Святейшество задал множество вопросов о суфийской созерцательной традиции, в частности о западноафриканских линиях, где подчёркивается важность любви, сострадания и служения. Между собеседниками оказалось много общего. И Его Святейшество, и Диалло пообещали продолжать исламо-буддийский диалог в будущем.

Чтобы подготовиться к монгольской миссии, я достал учебник монгольского языка из Восточной Германии. Я хотел изучать монгольский ещё со времён Гарварда. Попытавшись позаниматься самостоятельно по этому учебнику, я понял, что довольно легко усваиваю грамматику, но мне трудно запоминать слова. В монгольском не было общих корней с языками, которые я уже изучал, и, хотя с китайским и тибетским у меня в юности была та же ситуация, теперь, когда мне было за пятьдесят, это стало серьёзным препятствием. Я решил, что не стоит продолжать упорствовать. За годы я запомнил некоторые монгольские термины Дхармы, и этого было достаточно.

Его Святейшество попросил Ричарда Гира, актёра и мецената, спонсировавшего тибетские проекты, профинансировать этот монгольский проект. Гир, бывавший на моих лекциях по Дхарме, связался со мной и предложил финансовую поддержку для координации проекта. Уже в Монголии я встретился с индийским послом Кушоком Бакулой Ринпоче, и он согласился подготовить и издать там сборник своих лекций. Его помощник Сонам Вангчук взял на себя организационную часть, и нам удалось успешно завершить проект.

Что касается встреч с академиками в Пекине, Турман назначил меня научным сотрудником Американского института буддологии при Колумбийском университете, президентом которого он был, – чтобы я мог показать надлежащие бумаги китайским властям. Личный офис Его Святейшества затем предложил связаться с Сандером Тайдманом, который в то время работал менеджером в пекинском филиале нидерландского «ЭйБиЭн банка». Позднее он стал старшим научным сотрудником в Университете Эразма. Благодаря его связям мне удалось организовать встречи с буддологами в Пекинском университете. Как оказалось, они хотели больше узнать о тантре, и я рассказал о ней в академическом ключе. В свою очередь, я попросил поделиться со мной их исследованиями о маньчжурской адаптации тибетского буддизма. Благодаря этому обмену Его Святейшество узнал об искреннем интересе к тибетскому буддизму среди учёных-буддологов Китая.

Помимо выполнения поручений, которые Его Святейшество давал мне в явной форме, я также инициировал несколько проектов сам – в частности, приглашал к Его Святейшеству людей, чья работа могла бы быть ему интересна. Например, в 1985 году, когда я находился в Швейцарии на посвящении Калачакры, мне удалось устроить аудиенцию для Бозурмени-Надя, который путешествовал с лекциями, а Кэтрин была его переводчицей. Его Святейшество ранее никогда не встречался с семейным терапевтом, и я считал, что ему будет особенно интересно о ней узнать, поскольку центральной темой контекстуальной терапии является этика отношений. 

Во время аудиенции, на которой присутствовала и Кэтрин, Его Святейшество спросил о различии между буддийской этикой и этикой отношений. Ему ответили, что буддийская этика определяется через заранее установленные ценности, а этика отношений основана на взаимной заботе и справедливости в отношениях. Это означает, что степень справедливости или эксплуатации в конкретных отношениях должна определяться через диалог, в котором все участники формулируют, что является честным, а что, наоборот, несправедливым, и каждый должен выразить готовность уважать точку зрения другого и считать её не менее значимой, чем собственную. В отношениях родителя и ребёнка этика отношений обязывает родителей защищать детей и воздерживаться от их эксплуатации.

С этим Его Святейшество согласился, однако ему всё ещё было неочевидно различие между буддийской этикой и этикой отношений: он исходил из предположения, что родители, особенно матери, всегда добры и заботливы к своим детям. Ему ответили, что это не всегда так и что в некоторых семьях дети даже могут подвергаться сексуализированному насилию со стороны родителей. Его Святейшество был столь потрясён самой мыслью об инцесте, что ему было трудно вернуться к разговору. Вместо этого он спросил у Бозурмени-Надя о его жизни и, узнав, что тот переехал в США как политический беженец из коммунистической Венгрии, улыбнулся, взял его за руку и сказал: «Мы одинаковые». На этом встреча завершилась. Этот эпизод показал мне, насколько непросто рассказывать о работе западных специалистов так, чтобы Его Святейшество понял это в знакомом ему контексте. 

В 1987 году, зная об интересе Его Святейшества к науке и изучению ума, я привёл к нему на аудиенцию моего бывшего соседа по комнате в Принстоне Майкла Гольдштейна, который к тому времени стал известным детским неврологом. Он пришёл с женой и тремя маленькими детьми, которые тоже присутствовали на встрече. Показав пластиковую модель мозга, он объяснил Его Святейшеству функции каждой его части. Я и представить не мог, что всего через несколько месяцев состоятся первые встречи Его Святейшества с учёными в рамках конференции «Ум и жизнь».

В 1983 году Его Святейшество уже участвовал в конференции, посвящённой сознанию, где встретился с Франсиско Варелой (биологом и нейрофизиологом чилийского происхождения, оказавшим большое влияние на когнитивные науки) и Р. Адамом Энглом, американским социальным предпринимателем. Зная об интересе Его Святейшества к науке, Энгл предложил организовать и профинансировать для него диалог с группами других учёных. Первая конференция «Ум и жизнь», после которой был основан Институт «Ум и жизнь», состоялась в Дхарамсале осенью 1987 года с участием шести учёных, включая Варелу. Мне тоже посчастливилось присутствовать на этой исторической встрече – как и на нескольких последующих – в качестве наблюдателя. По вечерам после сессий, во время оживлённых обсуждений за ужином, я при необходимости знакомил учёных с буддийским контекстом. Похожую роль я сыграл на встречах Его Святейшества с иудейскими лидерами в 1990 году.

Поскольку между зарубежными поездками я продолжал жить в Дхарамсале, я смог посещать и другие встречи. В 1993 году я участвовал в первой конференции, которую провела с участием Его Святейшества «Сеть западных буддийских учителей». Одной из главных тем было сексуализированное насилие над учениками со стороны буддийских учителей в западных центрах Дхармы. Его Святейшество рекомендовал предавать огласке такие скандалы, если учителя не меняют своё поведение после прямого разговора. В результате мы со Стивеном Бэчелором написали и выпустили по итогам конференции открытое письмо с этическими рекомендациями для учителей Дхармы.

На одной из сессий обсуждалась тема заниженной самооценки и ненависти к себе у западных людей. Как и в случае с инцестом, Его Святейшество никогда об этом ранее не слышал. Он спросил каждого из присутствующих в аудитории, действительно ли мы испытывали подобные негативные чувства к себе, – и мы все признались, что да. Как и в тот раз, когда он впервые услышал об инцесте, Его Святейшество был потрясён: никогда прежде он о таком не слышал.

В 1994 году я совершил длинную поездку по Внутренней Монголии, южной Маньчжурии и джунгарским монгольским регионам на севере Синьцзяна у Алтайских гор. Джунгары родственны калмыкам, и калмыцкий профессор, с которым я познакомился в Калмыкии, дал мне нужные контакты. У Его Святейшества было достаточно информации о положении буддизма в тибетских регионах Китая, но не хватало сведений о том, происходит ли нечто подобное с тибетским буддизмом среди различных монгольских групп. Я хотел проинформировать его об этом, а также о том, как ситуация с буддизмом и буддистами в Китае сравнима с положением мусульман. Для этого я также посетил родину хуэйских мусульман в Ганьсу и уйгурские мусульманские учреждения в Урумчи, Синьцзян. Вывод заключался в том, что в то время монголы имели значительно меньший доступ к буддийскому учению, чем тибетцы, и на буддистов налагалось гораздо больше ограничений, чем на мусульман. Многие из буддийских монастырей, которые мы посетили во Внутренней Монголии, были больше похожи на институты геронтологии: мы нигде не видели молодых монгольских монахов.

Я отправился в длительное путешествие, которое включало Центральный Тибет, Амдо, исламские республики Центральной Азии, Монголию и Бурятию, и вместе со мной поехали Эрнесто Норьега, перуанский антрополог, специализирующийся на помощи коренным народам в сохранении их традиций, и Игорь Берхин, украинский переводчик с русского и китайского. Норьега в то время жил в Дхарамсале, работая над проектом документирования традиционной тибетской архитектуры, её сохранения и преподавания заинтересованным тибетским студентам. Он присоединился к поездке, чтобы фотографировать архитектурные элементы в монастырях. Берхин был моим переводчиком в Донецке, который я несколько раз посещал вскоре после распада СССР. Большую часть времени в Китае он посещал своего учителя боевых искусств в Маньчжурии.

Путешествовать по Китаю в то время было не слишком приятно. Основной пищей, которую можно было купить на станциях в долгих поездках на поезде, были сосиски из ослятины, и мы предпочитали продающуюся повсюду лапшу быстрого приготовления. Однажды во Внутренней Монголии мы с Эрнесто взяли такси, чтобы доехать до монастыря в пустыне Гоби. Мы договорились о цене заранее, но примерно на полпути китайский водитель остановил машину в какой-то глуши и потребовал двойную сумму. Я склонен избегать конфликтов и был готов заплатить. Но Эрнесто не стал с этим мириться. После жаркого спора с водителем, который не уступал, Эрнесто вышел из такси, а я робко последовал за ним. К счастью, нам удалось добраться до пункта назначения автостопом, и мы не застряли в пустыне, как я опасался. 

В Амдо у меня был примечательный опыт в монастыре Гонлунг (dGon-lung) в монгорском регионе недалеко от Синина. Монастырь был известным центром обучения гелуг. Это была резиденция нескольких высокопоставленных лам, включая линии Чангкья (lCang-skya), Джамьянга Щепы (’Jam-dbyangs bzhad-pa) и Тукена (The’u-kvan) Ринпоче. Здания и окрестности показались мне удивительно знакомыми, словно я жил там в одном из прошлых рождений.

Чтобы удовлетворить мой давний интерес к Центральной Азии, мы посетили важные места на Шёлковом пути в Синьцзяне, а также бывшие советские республики Средней Азии, где когда-то процветал буддизм. Когда я своими глазами видел географические особенности этих оазисных городов, их история для меня оживала. В Хотане у меня возникло схожее переживание, как в Гонлунге. Хотан лежит у подножья величественных гор Куньлунь, которые круто обрываются с Тибетского плато и простираются до края пустыни Такла-Макан, находящейся ниже уровня моря. В день моего визита руины были совершенно безлюдны. Норьега плохо себя чувствовал и остался в гостинице, а китайский таксист остался в машине. Бродя один среди развалин, я странным образом чувствовал себя как дома.

В то время в Синьцзяне ещё сохранилось много традиционных элементов. В Хотане был колоритный местный рынок, куда фермеры и пастухи в традиционных одеждах спускались с гор продавать свои продукты. Из Хотана мы поехали ночным микроавтобусом в Кашгар. На рассвете, когда мы подъезжали к окраинам города, нам пришлось стоять в пробке, которую образовали ослы, несущие местные товары на такой же рынок.

Путь не обошёлся без опасностей. В Ганьсу мы отправились в округ, где живут жёлтые югуры. Этот тюркский народ, подобно окружающим их монголам, принял тибетский буддизм. Мы не знали, что район закрыт для иностранцев: рядом находился китайский космический центр. Когда местные власти обнаружили наше присутствие, нас забрала полиция, которая сделала нам строгое предупреждение, сопроводила нас на автобусную остановку и выслала.

После недолгого пребывания в Дхарамсале, необходимого, чтобы доложить о поездке в Китай, я отправился в обширный тур по Африке – читать лекции и встречаться с учёными в университетах англоговорящих стран на юге и востоке континента. Я обнаружил, что в большинстве этих стран эпидемия СПИДа тяжело поразила население. В Уганде, например, мне объяснили, что в среднестатистической семье было десять и более детей, но во многих семьях родители и часть детей умерли из-за эпидемии. Когда кладбища переполнились, умерших членов семьи стали хоронить на задних дворах. Дедушки и бабушки забирали выживших внуков, но, когда их становилось несколько десятков, они отчаянно нуждались в помощи, чтобы всех прокормить. К сожалению, в отличие от христианских миссионеров, я не мог предложить финансовую поддержку для строительства приютов и облегчения страданий.

Встречаясь во время этой поездки с африканскими учёными, я сосредоточился на том, чтобы узнать, какие шаги предприняли их страны для восстановления после колониального периода и насколько они были эффективны. У каждой страны был свой уникальный опыт, как и у каждой из бывших советских республик, которые я посещал после распада СССР. Я сделал анализ и представил Его Святейшеству выводы, которые можно было сделать из опыта африканских и постсоветских стран, чтобы заранее составить план постколониального этапа для Тибета.

Встречаясь с исламскими историками в университетах Ближнего Востока и Центральной Азии, где я читал лекции, чтобы начать буддийско-мусульманский диалог, я просил их изложить мусульманский взгляд на взаимодействие с буддистами в Центральной Азии и на Индийском субконтиненте. Я отмечал, что британские историки изображали ранних мусульманских завоевателей как религиозных фанатиков, уничтоживших буддизм. Британцы стремились показать, насколько благожелательным было их собственное правление в Индии, по сравнению с ранними мусульманскими завоевателями и последовавший за ними династии Моголов. Китайские династийные хроники давали столь же предвзятую картину. Моя гипотеза заключалась в том, что, хотя жестокие религиозные фанатики были всегда, основным движущим фактором завоеваний был экономический фактор, как это обычно бывает в большинстве завоеваний. В данном случае завоеватели стремились установить контроль над Шёлковым путём и вести выгодную торговлю с Индией, извлекая прибыль из налогов. Исламские учёные подтвердили мою гипотезу и выразили огромную благодарность за мой более беспристрастный подход. 

Результатом этих обсуждений стала книга The Historical Interaction between the Buddhist and Islamic Cultures before the Mongol Empire, опубликованная на сайте в трёх частях, первая из которых – «Взаимодействие буддизма и ислама: Омейядский халифат». В дополнение я провёл исследование вторичной литературы, доступной в 1990-е годы в библиотеках, которые я посещал по всему миру. Основной библиотекой для меня была Библиотека Уайднера в Гарварде, где я в полной мере использовал исследовательские навыки, полученные в аспирантуре и отточенные во время работы над проектом по китайской культуре, над которым я работал, изучая стеллажи этой же библиотеки. На протяжении нескольких лет я сделал подробные рукописные конспекты более чем тысячи книг и статей на разных языках по истории и религиям Центральной Азии. Они стали частью материалов, которые я позднее назвал «Библиотекой Берзина» (англ. The Berzin Archives).

В те годы, когда я много ездил по разным странам, то есть с 1984 по 1997 год, в перерывах между путешествиями я также написал несколько коммерчески изданных книг и подготовил рукописи ещё нескольких. На основе моего опыта преподавания и встреч с обучающимися в центрах Дхармы по всему миру, я увидел, что с пониманием ряда тем возникли существенные трудности. Самой насущной была тема отношений с духовным наставником. Вспоминая урок, который профессор Кауфман преподал мне в Принстоне, я прочитал множество первоисточников по этой теме во всех четырёх тибетских традициях и написал книгу «Опора на духовного учителя: Построение здоровых взаимоотношений» (Relating to a Spiritual Teacher, во втором издании – Wise Teacher, Wise Student: Tibetan Approaches to a Healthy Relationship).

Другой проблемой было то, что многие из опытных практикующих достигали потолка в своей практике и не продвигались дальше. Они могли ежедневно читать тантрическую садхану, но, судя по всему, не понимали, как применять Дхарму в отношении эмоциональных проблем в повседневной жизни, например в личных отношениях. Концептуальные рамки Дхармы и западной психологии слишком сильно отличались. Например, в Дхарме нет таких понятий, как отсутствие уверенности в себе, заниженная самооценка, нечувствительность, гиперчувствительность и так далее; нет даже слова «эмоции».

Всегда стремясь быть мостом между культурами и имея опыт объяснения концептуальных рамок других культур Его Святейшеству, я написал книгу «Развитие сбалансированной чувствительности», чтобы удовлетворить эту потребность. В книге представлен структурированный подход к достижению баланса в нашей чуткости к своим и чужим эмоциям, а также к влиянию нашего поведения как на других людей, так и на нас самих, и предложена развёрнутая программа тренировки из двадцати двух упражнений. Ещё одним мотивом для составления этой программы была моя работа над собственной нечувствительностью к другим.

Во время этих поездок я продолжал следовать своей мечте получить наиболее обширные знания о мышлении разных людей. Например, я несколько раз встречался в Цолликоне (Швейцария) с психологом Дорой Калфф – личной ученицей Карла Юнга и основательницей песочной терапии. Рассказывая о своей работе, она познакомила меня со средневековой системой нумерологии, которую изучила в годы учёбы у Юнга. Она использовала её, как и астрологию, чтобы в самом начале получить представление о том, как найти подход к некоммуникабельным клиентам. Благодаря этому я смог посмотреть на астрологию Калачакры и нумерологическую систему «возникновения из гласных» с другого ракурса – как на инструменты, помогающие вести внутреннюю борьбу с «варварскими» силами разрушительных эмоций и состояний ума.

Пока я путешествовал, в моей семье случилась беда: моя мать постепенно заболела болезнью Альцгеймера. Она вышла на пенсию и жила в сообществе для пожилых во Флориде. Я навестил её в 1991 году во время поездки по Америке и, увидев, как она ставит на плиту картонный молочный пакет, я понял, что ей больше небезопасно жить одной. Я поехал вместе с ней к своей сестре в Северную Каролину на День благодарения, и с согласия матери мы решили перевезти её в дом престарелых, где её состояние быстро ухудшилось. Вскоре она уже не могла связывать слова в предложения и даже самостоятельно ложиться в постель. Так как общее здоровье у неё оставалось хорошим, она прожила ещё четыре года и скончалась в 1995 году. 

Когда она умерла, я находился на Коста-Рике, но никто не знал, как со мной связаться. Моим следующим пунктом был Каракас (Венесуэла), где я остановился у старых друзей из Дхарамсалы – Роберто и Илейн Слимак, состоятельной деловой пары. Моя сестра знала их номер телефона и позвонила. Прилетев в Нью-Джерси, я успел принять участие в похоронах: мы развеяли прах матери у Великих водопадов на реке Пассаик в Патерсоне, нашем родном городе. Это было одно из любимых её мест. У меня уже было составлено расписание лекций и были куплены билеты на оставшуюся часть тура по Южной Америке, поэтому сразу после церемонии я вернулся в Каракас и не смог присоединиться к сестре, чтобы развеять часть праха на могиле отца и вместе с семьёй почтить память матери.

Продолжить лекционный тур мне помогло воспоминание о том, как в 1981 году умерла мать Его Святейшества. Это случилось во время учения, которое он давал в Бодхгае, где я был переводчиком. Его Святейшество поделился с собравшимся новостью о смерти матери, и мы все вместе читали мантру «Ом мани падме хум» для её блага. Но, проявив заботу о людях, приехавших издалека ради его наставлений, уже на следующий день Его Святейшество возобновил учения. Я поступил точно так же.