Калмыцкий журнал «Мандала»: Известно, что вы занимаетесь переводами буддийских текстов очень давно. Ваши работы в чём-то революционны, вы переводите многие традиционные термины и выражения по-новому. Один из наиболее ярких примеров – это, пожалуй, «принять прибежище», что в вашем варианте звучит как «принять надёжное направление». Как вы думаете, отличаются ли ваши переводы в практическом и/или теоретическом смысле от традиционных буддийских переводов, и если да, то чем? Сталкивались ли вы с какими-нибудь противоречиями?
Когда я работал устным переводчиком своих учителей в Индии и в международных поездках, я довольно быстро понял, на что указывают вопросы аудитории. В подавляющем большинстве случаев путаница и недоразумения в отношении буддизма возникают из-за подтекста переводимых терминов, который вводит в заблуждение. Традиционный перевод многих буддийских технических терминов берёт начало от учёных XIX века, на которых оказало сильное влияние христианские миссионерские движения и викторианские этические ценности. Из-за этого в их терминах присутствует сильный христианский моралистический подтекст, например «добродетели» и «недобродетели», или скрытый смысл, который вводит в заблуждение или не подходит по смыслу, например «заслуга» и «грех». «Принятие прибежища» может подразумевать, например, пассивный поиск защиты у всемогущего Бога. Буддийский термин более активен. Он означает надёжное направление в жизни, которое указывают Три Драгоценности. Когда мы идём в этом направлении и в конечном счёте сами становимся воплощением Трёх Драгоценностей, то защищаем себя от всех страданий.
Моим переводом терминов, например «положительные и отрицательные потенциалы» вместо «заслуги» и «греха», я пытаюсь передать подлинный буддийский подтекст, в котором нет осуждения. В буддийской традиции даётся чёткое определение всем техническим терминам. Я основывался на этих определениях и пытался найти английские термины, которые означают именно то, что говорится в определениях. Мой опыт использования этих терминов и в письменных, и в устных переводах показывает, что они дают людям более точное понимание буддизма. Даже если люди уже знакомы с терминологией других переводчиков, знакомясь с моими терминами, они могут переосмыслить своё понимание соответствующих ключевых понятий буддизма.
Кроме того, у многих технических терминов несколько похожее, но всё-таки отчётливо разное значение или подтекст. И вместо того чтобы переводить их одним и тем же английским термином – например, «истинное существование» – и таким образом терять все различия между ними, которые имел в виду автор, я пытаюсь найти точный перевод каждому из них, который согласуется с его определением. Также я использую эти термины единообразно каждый раз, когда они встречаются в тексте, тем самым пытаясь передать полный и точный смысл текстов.
Как комментарий к предыдущему вопросу можно привести пример – перевод термина «принятие прибежища» на монгольский и калмыцкий – gurban erdeni-dür itegemüi. Тут использован глагол itegekü, который обычно переводится как «верить кому-либо, верить во что-либо/в кого-либо, надеяться на что-либо». Это же имеет совсем другой смысл, не так ли?
Это хороший пример того, о чём я говорил, отвечая на ваш предыдущий вопрос. «Верить в Три Драгоценности и надеяться получить что-нибудь от них» также несёт в себе христианский оттенок веры в Бога или Святую Троицу и надежды на спасение силой своей веры. Очевидно, это значение полностью неверное, и это говорит о том, что при переводе этого термина использовался источник, составленный христианскими миссионерами.
Каких основных принципов вы придерживаетесь в своей переводческой деятельности?
В своих переводах я стремлюсь объединить точность и удобочитаемость. Другими словами, я стараюсь точно передавать мысль автора, но чтобы при этом английский язык оставался грамотным и легко читался. Это означает правильно передать логические связи между многочисленными фразами и частями предложений сложных текстов, но при этом сделать материал доступным для широкого читателя. Кроме того, когда я перевожу поэтические и литургические тексты, предназначенные для декламации вслух, я стараюсь перевести их на красивый английский со стихотворным размером и ритмом.
Лучший пример основных принципов моей работы – перевод текста Шантидевы «Вступая на путь поведения бодхисаттвы», который можно найти на моём сайте. В подобных текстах, написанных в стихотворной форме, которые были переведены на тибетский с санскрита, я обращался также к первоисточникам на санскрите, чтобы определить и правильно перевести времена глаголов и другие грамматические особенности, которые тибетский язык передать не может.
Некоторые практикующие не знают, какой язык им лучше использовать в практике, когда садхана или другие тексты доступны и на тибетском, и на их родном языке. Некоторые учителя говорят, что тибетский текст несёт больше «благословения», чем, например, русский, а другие говорят, что самое важное – понимать то, что ты читаешь. Я думаю, многие будут вам признательны, если вы проясните этот вопрос.
Его Святейшество XIV Далай-лама советует использовать для личной практики Дхармы родной язык. Самое главное – правильно и легко понимать то, что мы читаем или произносим вслух, чтобы было несложно поддерживать памятование смысла. В конце концов, тибетцы читают свои садханы и другие практики на тибетском, а не на исходном языке – санскрите.
Конечно, чрезвычайно полезно, когда переводы на наш родной язык написаны красивым и ритмичным языком, особенно если их нужно читать нараспев наедине с собой или в группе. Если текст не ритмичен, и поэтому его трудно и неприятно читать или петь, если язык нас не вдохновляет, то это может уменьшить результат практики.
Вкратце, хотя чтение текста на красивом языке, на котором произносят его наши учителя, может вдохновлять – и, кстати говоря, я перевожу этот термин как «вдохновение», а не как «благословение», в отличие от многих других переводчиков, – я считаю, что более вдохновляющим будет чтение текста на красивом родном языке, который мы понимаем легче и более полно. Однако всё зависит от точности перевода. Если мы как практикующие произносим текст на родном языке, пусть даже он красивый, если он переведён неправильно или с использованием технических терминов, значение которых неверно или вводит в заблуждение, то это может быть весьма пагубным для нашего духовного роста. В этом случае, возможно, лучше временно использовать тексты на исходном языке, пока не появится хороший перевод на наш родной язык.
Похожая проблема – это визуализация слогов. Будет ли «благословение» больше при визуализации тибетских букв, или мы можем использовать кириллицу или латынь? А может быть, лучше визуализировать буквы ранджаны, деванагари или брахми, если мы на это способны?
Опять же необходимо помнить, что тибетцы используют тибетскую, а не какую-либо индийскую систему письма для визуализации мантр и семенных слогов – несмотря на то что в тибетских храмах карнизы вдоль верхнего края стен и колонны часто украшают мантрами на индийской ранджане. Поэтому я не вижу проблем в том, чтобы использовать для визуализации мантр и семенных слогов родной язык.
Чтобы понять определённую символику, используемую в тантре, когда форма определённых слогов, таких как Э и ВАМ, соответствует определённым особенностям практики, необходимо, конечно, знать, как выглядят эти слоги в ранних индийских системах письма. Или другой пример: определённые тонкости «Тантры Калачакры» служат соответствием основных фонем, используемых в структуре санскритского алфавита. Конечно, общее знание структуры санскритского алфавита необходимо, чтобы понять эти аспекты учений Калачакры, однако знать системы письма, использующие этот алфавит, необязательно. Тем не менее, даже в тех тантрических практиках, где мы визуализируем, как части семенного слога растворяются друг в друге, можно быть изобретательными с буквами нашего родного языка, чтобы представить тот же самый процесс. Это был совет моего учителя Ценшаба Серконга Ринпоче, одного из уже ушедших наставников Его Святейшества XIV Далай-ламы.
Конечно, есть люди, которым нетрудно визуализировать тибетские или индийские буквы. Им может быть проще представлять постепенное растворение частей слогов из этих систем письма, чем на родном языке. Но в целом, важно не придерживаться суеверий, которые приписывают «магические» свойства тому или иному языку или письменности. В конце концов, одной из особенностей учения Будды было опровержение индийского ведического утверждения, что звуки, слоги и язык Вед священны и неизменны.
Вы учите Дхарме уже длительное время и во многих странах, и вы упоминали, что, распространяясь на новой территории, буддизм приобретает её характерные черты. Как вы думаете, существует ли «русский» буддизм и с какими различиями вы сталкиваетесь, когда даёте учения и общаетесь с аудиторией в Западной Европе и в России?
В целом, мне кажется, что по большей части среди российской аудитории интеллектуальная искушённость сочетается с глубокой преданностью и уважением. Россияне просят объяснить наиболее сложные, продвинутые темы и слушают с большим интересом и уважением. В отличие от слушателей в других странах, они никогда не жалуются, если объяснения оказываются выше нынешнего уровня их знаний. Похоже, подобные объяснения их вдохновляют, и это напоминает то, как сложные учения Дхармы слушает тибетская аудитория. Кроме того, я нахожу, что слушатели, которые уже обладают определённым уровнем начальных знаний буддизма, задают замечательные вопросы, которые показывают, что они глубоко обдумывали эти темы и не удовлетворены их поверхностным пониманием. Одним словом, россияне относятся к изучению и практике буддизма настолько серьёзно и страстно, что немногие страны могут с ними сравниться.
Конечно, как и во многих других местах, некоторые российские практикующие чересчур увлечены эзотерическими сторонами буддийских учений, вместо того чтобы в первую очередь интересоваться его практическим применением в повседневной жизни. Некоторые обращаются к буддизму за чудесным исцелением от бед, как к высшей силе. Но в целом, я под большим впечатлением от высокого уровня учеников и практикующих в России. Это хорошо видно на примере тех людей, которые во времена Советского Союза приложили невероятные усилия, чтобы выучить тибетский и монгольский и поехать в Бурятию, чтобы получить одни лишь устные передачи текстов от местных лам старшего поколения. Из всех групп, которые переводят тексты на моём сайте с английского на разные другие языки, русская команда – самая организованная и эффективная. Их приверженность как точности перевода, так и красоте стиля просто поразительна. Хотя многие члены команды испытывают личные финансовые трудности, то, что все они работают с энтузиазмом, непрерывно прикладывая усилия как добровольцы, хорошо иллюстрирует то, о чём я говорил.
Как вы знаете, калмыцкий народ понёс в XX веке большие потери, и, к сожалению, сегодня калмыцким языком владеют совсем мало молодых людей. Очень многие стремятся уехать в Москву, Санкт-Петербург или за границу, чтобы найти там работу, потому что в Калмыкии с этим тяжело. Что бы вы пожелали и, возможно, посоветовали молодому поколению Калмыкии?
Остаётесь ли вы в Калмыкии или уезжаете в другие части России или за границу, чрезвычайно важно сохранять культурное наследие и передавать его детям. Этим вы усиливаете самоуважение и уверенность в себе, которые помогут вам достичь успеха во всех ваших делах. Калмыцкий народ проявил за свою долгую историю невероятное бесстрашие, решимость и умение справляться с любыми условиями, выживая во время войн, массовых кровопролитий, репрессий, в дальних ссылках. Хорошие знания истории Калмыкии, а также её культурных, духовных и интеллектуальных традиций, усиленные глубокими знаниями калмыцкого языка, будут вселять в вас глубокое чувство гордости и успешности. А это, в свою очередь, придаст вам смелости и сил, чтобы вы могли встречать вызовы XXI столетия с той же решимостью, которая была свойственна вашему народу на протяжении веков.