Искусство перевода с языков буддийских стран Азии

Я немого расскажу о том, какие языки я изучал. Помимо латыни и немецкого, которые я изучал в старшей школе, в университете я изучал современный китайский, классический китайский, японский, санскрит и тибетский. Я прожил в Индии 29 лет. Я немного изучал хинди, но недостаточно глубоко – ровно столько, сколько нужно для выживания, например, чтобы купить овощей на рынке. Я читал лекции по всему миру, много ездил с лекционными турне (кажется, я читал лекции примерно в 70 странах мира) и познакомился с разными языками и культурами. 

Работая над сайтом, я очень чётко понимал по своему опыту, что, хотя многие люди могут читать на английском, они будут очень рады, если материалы окажутся доступными на их родном языке. Поэтому я принял решение, что сайт должен быть переведён на различные языки. На данный момент (2012 год) у нас на сайте представлено 12 языков. Давайте я попробую их вспомнить. Что касается европейских языков, на сайте есть переводы на немецкий, французский, испанский, португальский, польский и русский. Сейчас мы работаем над исламскими языками. У нас уже есть арабский, урду, индонезийский, а также есть упрощённый и традиционный китайский. Сейчас мы готовим переводы на итальянский, вьетнамский, турецкий и тибетский языки. У нас будет 16 языков. Также мы планируем добавить фарси как часть проекта по переводу буддийских материалов на языки исламской культуры. Кто знает, сколько ещё языков мы добавим? [Сейчас, в 2023 году, на сайте 32 языка]. Мне пришлось заниматься всеми этими языками. Я также научился читать арабское письмо. Благодаря знанию хинди я могу немного понимать урду и так далее. Давным-давно я немного учил иврит, благодаря чему сейчас мне легче понимать арабскую грамматику. 

Самое главное в работе со всеми этими языками – их не бояться. Те, кто знает много языков, меня поймут. Когда люди видят иностранный язык или иностранное письмо, часто они застывают в нерешительности. Как только мы осваиваем китайский, мы совершенно спокойно смотрим на его алфавит: «Хорошо, это алфавит. Что с того?» Мы изучаем 20–30 символов, вот и всё. Не стопоритесь и не расстраивайтесь. Когда вы учите письменность иностранного языка, будьте очень гибкими и старайтесь замечать похожие корни у слов. Это поможет вам работать с языком, как минимум находить нужно место в тексте, чтобы проверить, не сделал ли переводчик опущение и так далее. Необязательно знать все эти языки, однако с ними можно работать, например выполнять общую проверку текстов. 

Что касается перевода, лично я перевожу преимущественно с санскрита и тибетского. Иногда я использую китайские источники, но только для исследования, а не для самого перевода. 

«Переводи́т»

О переводе можно рассказывать с точки зрения множества аспектов. Во-первых, если говорить о стиле, есть то, что я раньше называл «переводи́т». Когда я изучал санскрит, основной упор делался на грамматику и языковедческие аспекты. Нас просили передавать смысл как можно точнее и ближе к тексту, сохраняя грамматическую структуру санскрита. Когда мы переводили санскрит на английский таким образом, получался не совсем английский язык, а переводит. У такого перевода своя цель, или функция, – преимущественно учебная, для тренировки точного понимания грамматических конструкций. Однако читателю такой текст будет понять непросто. Таким был первый переводческий стиль, которого я придерживался. 

Поэтический

Используя второй стиль, я впал в другую крайность, когда текст становился почти поэтическим. В таких случаях мы частично теряем грамматическую структуру, перевод становится менее точным, а текст становится очень приятным и лёгким для восприятия читателем. Я следовал совету, полученному от Далай-ламы, когда мы впервые встретились: когда мы что-нибудь пишем или переводим, писать нужно так, словно мы делаем это для своей мамы, чтобы она смогла прочитать и понять наш текст (тут подразумевается, что наша мама не очень высоко образована), то есть нужно оставить все академические тонкости для примечаний; не нужно добавлять эти нюансы в текст и делать его слишком трудным для восприятия среднестатистическим читателем. Это очень хороший, очень полезный совет. 

Следование поэтическому стилю становится особенно заманчивым, когда мы переводим поэзию, особенно те тибетские буддийские тексты, которые выдержаны в стихотворном размере. Как мы знаем, санскритские строфы (шлоки) очень красивы. Тексты, написанные стихотворным размером, невероятно поэтичны. Они составляются таким образом, чтобы их читали или пели вслух. Когда мы переводим их на свой язык, нам хочется, чтобы переводной текст свободно лился из уст читателя, чтобы перевод не звучал ужасно, не терял свою художественную красоту. Есть опасность впасть в эту крайность. 

Объединение дословного и поэтического стилей

В конце концов я нашёл золотую середину, с одной стороны, пытаясь переводить точно, но, с другой стороны, также придерживаясь хорошего стиля и сохраняя поэтичность. Поэзия необязательно должна выглядеть как «в траве сидел кузнечик, совсем как огуречик»; это не детская песенка. Однако в поэзии должен быть выдержан размер (он необязательно должен соблюдаться абсолютно всегда, однако текст должен легко читаться). Я пробовал этого добиться. Думаю, удачнее всего мне это удалось при переводе текста «Бодхичарья-аватара» Шантидевы («Вступая на путь поведения бодхисаттвы»). 

Чтобы переводить в таком стиле, нужно набраться опыта. Переводить на английский довольно просто, поскольку в этом языке много синонимов. Есть огромной выбор слов, которые можно использовать, чтобы выдержать стиль. 

Игра слов и рифма 

Как мы знаем, в санскрите много игры слов. Во время перевода текста Шантидевы я заметил, что для этого берётся слово с каким-нибудь корнем, после чего в этой же строфе используются однокоренные слова. То же нужно попытаться сделать в английском. Иногда слова повторяются. Санскрит тяготеет к повторению слов. С точки зрения большинства западных поэтических стилей или даже просто правил хорошего слога повторение одного и того же слова не приветствуется. Однако я думаю, что при выборе разных слов в тех случаях, когда в подлиннике повторяется одно и то же слово, поэтичность санскрита будет утрачена. Поэтому я следовал стилю санскрита, чтобы передать в переводе его колоритность. 

Если в языке подлинника есть рифмовка, конечно, передать её на языке перевода очень трудно. Также в каждой строке санскритской, тибетской и китайской строфы может использоваться фиксированное количество слогов, что мне показалось невозможным передать на английском, по крайней мере невозможным для меня. Это очень трудно передать в другом языке. Подобные элементы приходится опускать просто потому, что передать их в переводе невозможно. Что касается всего остального, думаю, нужно стараться сделать перевод эквивалентным, поскольку, если мы переводим красивый текст, нужно, чтобы текст перевода тоже был красивым. 

Это один из аспектов перевода. 

Следующий аспект – это терминология. Это очень непростая тема. Здесь тоже можно впасть в две крайности, и это случалось со мной в ходе моей профессиональной деятельности: сначала я следовал одной крайности, потом другой, но в конце концов нашёл золотую середину. 

Первой крайностью – которая поощрялась в Гарварде – было использование санскритской терминологии, то есть я оставлял её как в первоисточнике. В качестве аргумента, оправдывающего такой подход, нам говорили следующее: если человек из другой страны приедет в США, чтобы изучать какой-нибудь технический предмет, например биологию, химию или физику, ему придётся учить соответствующую терминологию. Если мы хотим изучать буддийскую философию или любую небуддийскую индийскую философию, нам нужно изучить множество технических терминов. Но когда весь текст оказывается переполнен санскритскими терминами, его становится невозможно понять неспециалисту, поэтому наша бедная мама не сможет его прочитать, она ничего не поймёт. Так меня учили.

Другая крайность – поступать как тибетцы. Именно так меня учил мой наставник в Индии, тибетский лама Серконг Ринпоче, один из учителей Далай-ламы. Тибетцы, у которых, в отличие от китайцев, не было собственной устоявшейся системы философских терминов, перевели все термины и даже топонимы и имена людей на тибетский, когда перенимали буддийское учение. Они оставили без перевода лишь некоторые названия цветов и так далее, поскольку, например, этих цветов не было в Тибете и не было эквивалентной лексики. 

Тибетцы использовали очень интересный подход, который применялся для перевода с хотанского – иранского языка Центральной Азии, с которым в ранней истории Тибета было много контактов (тибетский алфавит произошёл от хотанского варианта письменности брахми). Есть дискуссия о том, считать ли тибето-бирманские языки подсемейством синитских языков или отдельной языковой семьёй. Мы не будем вдаваться в эту тему. Тибетские слова состоят из двух слогов, у каждого из которых есть значение (каждый слог – это отдельное слово). Тибетцы составляли собственные термины на основе санскритских, изучая комментарии и коннотацию слов. Например, вместо того чтобы просто перевести корень будх («пробудиться») в слове «будда», они перевели это слово как санг-гье (sangs-rgyas). Санг (sangs) отчасти имеет коннотацию «пробуждённый», но в целом это слово скорее означает «ясный» или «чистый», то есть это не только пробуждение от сна, но и очищение от всех недостатков. Гье (rgyas) означает «расширить и обрести все хорошие качества». Тибетский вариант перевода даёт читателю коннотацию слова «будда». 

Когда Серконг Ринпоче учил меня переводить, он говорил: «Ты можешь выдоить весь смысл из каждого слога тибетского слова (как доят корову). Тебе нужно попробовать переводить на английский таким образом». Я впал в другую крайность, когда стал переводить всё так, как это делали тибетцы, включая имена собственные. Подобный перевод тоже был нечитаемым, поскольку люди уже привыкли к старым терминам, по крайней мере к некоторым из них, например «карма», «Будда», «Дхарма», «Сангха», «бодхичитта», «бодхисаттва». Люди знали эти слова, но я переводил их, и из этого не получилось ничего хорошего, хотя такой опыт был полезным. На самом деле позже, когда я использовал этот переводной материал, я добавил в скобках более привычный вариант термина и многим читателям это понравилось, поскольку позволило по-другому взглянуть на смысл терминов и глубже их понять. 

То есть я вернулся к золотой середине, оставляя некоторые термины на санскрите, но не перебарщивая. Подобный прецедент можно увидеть в монгольском языке. Первый контакт монголов с буддийскими текстами произошёл через уйгурский язык, относящийся к тюркской семье, а уйгуры, в свою очередь, познакомились с буддийскими текстами, написанными на языках Центральной Азии. В переводе на их язык, равно как и в переводах на ранние языки Центральной Азии, использовалось много санскритских терминов, то есть такие термины, как «бодхисаттва», были переданы на тюркском языке фонетически. Когда монголы впервые познакомились с буддийскими текстами, они стали переводить таким же образом с уйгурского. Когда они познакомились с тибетскими переводами и стали переводить с тибетского на монгольский, им уже были знакомы многие санскритские термины по текстам, переведённым уйгурами. Хотя они видели тибетский перевод слова «бодхисаттва», они переводили его обратно на санскрит, фонетически записывая его на монгольском. Они не стали переводить термины так, как это сделали тибетцы.

Я использовал это как прецедент: на Западе (как минимум в английском и, думаю, в других западных языках) люди уже знакомы с некоторыми понятиями, например «карма», «Дхарма», «будда», «бодхичитта», поэтому я оставлял эти термины на санскрите. Это золотая середина, срединный путь. Я думаю, срединный путь всегда лучший. 

Когда мы переводим техническую терминологию на свой язык – могу сказать по своему опыту путешествий в разные страны и преподавания там буддийской философии, – если мы выбираем для перевода термины, взятые из религиозного или философского контекста нашей культуры и уже имеющие определённый смысл, у людей складывается неправильное понимание. Использование в переводе христианских терминов (например, слова «грех» для перевода санскритского слова pāpa) полностью сбивает с толку, поэтому такого перевода следует избегать. Хотя в некоторых первых переводах, сделанных миссионерами, используются христианские термины, продолжать эту традицию не стоит. Попробуйте подобрать более нейтральные термины, особенно когда речь идёт об этике. В английском люди склонны говорить «добродетельный» (virtuous) и «недобродетельный» (nonvirtuous), хотя эти слова подразумевают моральное осуждение, в то время как оригинальные термины нейтральны. Я использую слова «созидательный» и «разрушительный», поскольку они не подразумевают осуждение. 

Иногда санскритские технические термины переводят с помощью современных философских терминов, например терминов из экзистенциализма, что также сбивает людей с толку. Конечно, у нас есть прецедент. Этот метод использовали при переводе санскритских текстов на китайский. Первый подход к переводу назывался гейи, то есть «совпадение смыслов»: буддийские термины переводились в основном с помощью даосских терминов, из-за чего, я думаю, смысл передавался неверно. 

Впоследствии при переводе на китайский появился новый подход, от многих старых терминов отказались и подобрали более нейтральные эквиваленты. Я следую такому же подходу. Он актуален не только для перевода на западные языки, где важно избегать христианских и современных философских терминов, но также для перевода на исламские языки. Это стало большой проблемой. Мы не можем перевести слово «сострадание» (karuna) словом рахман, как во фразе «милостивый Аллах» или «сострадательный Аллах». Мы не можем использовать термины, изначально предназначенные для описания Аллаха, в буддийском или индуистском тексте. В этом случае нужно найти более общие, разговорные термины, у которых не будет специфической коннотации. Переводчику необходимо проявлять чуткость ко множеству культурных аспектов, чтобы никого не обидеть и не исказить смысл. 

Таковы некоторые проблемы перевода текстов, связанные со стилистикой и терминологией. 

Есть ещё один аспект перевода – перевод культурных аспектов. Мы можем переводить слова, но как нам переводить культурные концепты, у которых в нашей культуре нет точных соответствий? 

У меня есть опыт в этой сфере, как при переводе с западного языка на тибетский, так и наоборот. Я участвовал в первых встречах психологов с Далай-ламой. Они говорили о проблемах, которые для тибетцев совершенно чужды. Помню, на первой встрече психологи подняли тему низкой самооценки и стали рассказывать, как часто люди на Западе страдают не только от низкой самооценки, но и от ненависти к себе и других негативных чувств. Далай-лама никогда ни о чём подобном не слышал. Он не мог этого даже представить. Тогда Далай-лама спросил у каждого из присутствующих в зале: «Вы чувствуете что-нибудь подобное?» Все в комнате ответили положительно, и Его Святейшество был совершенно поражён. 

Некоторые подобные вещи нужно объяснять. Не думайте, что всем всё понятно. Это не так. Очень трудно объяснить некоторые западные психологические и религиозные концепции в терминах традиционной азиатской философской традиции. Я участвовал во встречах религиозных лидеров с Далай-ламой, и некоторые из религиозных идей совершенно чужды для тибетцев (и наоборот), поэтому такие вещи нужно объяснять. Здесь речь идёт не о переводе слово в слово: нужно пояснять, нужно понимать и добавлять культурный контекст, представляя его без критической оценки, а только в положительном либо в совершенно нейтральном ключе. 

Есть множество аспектов, в которых проявляется существенная разница между библейскими (авраамическими) и индийскими религиями и о которых люди даже не догадываются. Недавно вышла книга Раджива Малхотры «Быть другим». Вы слышали про неё? В ней высказаны блестящие идеи. Например, автор указывает, что у выходцев из авраамической культуры историкоцентричное видение: время линейно, у него есть начало и конец, и появляется историческая фигура, которая получила откровение от Бога или Аллаха (здесь предполагается Моисей, Иисус и Мухаммед), и только эти пророки получают подлинное откровение. Последователям их религий остаётся только принимать их слова на веру, они не могут стать ещё одним Иисусом, Мухаммедом или Моисеем. В случае с Буддой, Кришной или любым аватаром всё совсем иначе: их собственная биография не так важна. 

На самом деле даже сама концепция биографии полностью отличается. Если мы посмотрим на историю Будды Шакьямуни или Кришны, индийцы уверены, что они оба существовали, они будут готовы рьяно спорить о том, где Кришна родился и так далее. Западные люди, посмотрев на это, скажут: «Да ладно вам, это сказка. Это мифология». Индийцам, в свою очередь, не так важна история. Один мой близкий друг индиец сказал мне: «Мы, индийцы, не верим в историю». Меня это поразило. Истории прошлого призваны стать ярким поучением, в то время как подлинные факты второстепенны. В «дхармических религиях», как их называет Малхотра, упор делается на то, что каждый человек может сам обрести постижения. Каждый может достичь или мокши (освобождения), или просветления, в зависимости от того, о какой системе идёт речь.

Нам нужно проявить чуткость. Не осознавая эти различия, западные люди, изучающие жизнь Будды или читающие о Будде Шакьямуни в целом, будут воспринимать Будду как Моисея, Иисуса или Мухаммеда: Будда получил окончательное откровение, и его слова подобны Библии, Божьим словам. В этом случае мы проецируем на изучаемый материал свою культуру. Понимать эту разницу очень важно, в частности, когда мы рассказываем об индийской религии или философской системе западным людям. Нам нужно быть очень осторожными, чтобы слушатели не проецировали авраамические концепции на дхармические традиции. Для этого нужно глубоко понимать обе культуры, хорошо понимать своих слушателей и, конечно, быть открытыми к общению с другими учёными, интересоваться тем пониманием, к которому пришли другие люди, поскольку есть много чутких, умных людей, которые помогут нам понять эти различия на более глубоком уровне. 

Чтобы достичь межконфессиональной гармонии (это одна из задач, о которой часто говорит Далай-лама), обычно ищут общие принципы. В этом я тоже принимал участие и искал общее между буддизмом и исламом, чтобы мусульманам было проще стать частью мирового сообщества и они не оказались изолированы и демонизированы, что, к сожалению, в наши дни стало трендом. Это очень важно. Нужно искать похожие черты. 

В качестве примера можно привести разговор о Боге. Я ездил в исламские страны и читал лекции в университетах, встречался со множеством образованных людей (а не с людьми с улицы) и у нас происходили разговоры о Боге. Если, оказавшись в такой ситуации, вы скажете: «В буддизме не верят в Бога. В буддизме Бога нет», то вам придётся улететь на следующем же рейсе. Так делать нельзя. 

С другой стороны, нельзя впадать в другую крайность, которую мы можем наблюдать в Индонезии. Чтобы какая-либо религия считалась национальной религией Индонезии, одним из её принципов должно быть существование Бога. Поэтому буддисты говорят: «У нас есть адибудда». Это пришло из системы Калачакры. Когда я спросил у буддистов в Индонезии: «Вы знаете, кто такой адибудда?» Они не понимают смысл этого термина, но отвечают: «Существует адибудда. Дословно это означает “первый будда”, значит это наш Бог-Творец». Мы можем попробовать объяснить: «В каком-то смысле можно сказать и так. Под адибуддой в соответствии с некоторыми комментариями подразумевается ум ясного света, тончайший ум, и он является источником всех видимостей, которые мы переживаем». Мы можем говорить в этих терминах, но я бы не стал впадать в крайность и говорить, что мы принимаем существование Бога. 

Мы можем делать то, что я делал, когда вёл диалог с исламскими учёными. Давайте посмотрим на все характеристики Бога. Если рассмотреть их по отдельности, верим ли мы в буддизме в важность сострадания? Да. Есть ли сострадательное, гораздо более развитое существо, чем мы, чьё сострадание охватывает весь мир? Да, мы принимаем это. Согласны ли мы, что во вселенной существует порядок? Да. Буддизм соглашается с этим в рамках законов причинно-следственной связи. Существует ли Создатель? С точки зрения буддизма мы говорим немного о другом: ум создаёт все видимости. В некоторых суфийских философских школах говорят: «В каждом существе есть божественный аспект, хотя это то же самое, что Аллах», и это приемлемое объяснение. Также у Аллаха есть множество имён, но если там также сказано, что Аллах находится за гранью слов и концепций, то в буддизме говорится то же самое в одном из стилей объяснения пустотности. 

В конце концов мы приходим к тому, что в двух системах множество похожих аспектов, но в буддизме мы не соединяем их все вместе в одну связку и не называем это Богом или Аллахом. Тогда мусульмане будут рады и смогут нас понять. В таком диалоге важно делать упор на любви, сострадании, прощении, причинно-следственной связи, этике и так далее. Тогда сложится диалог. Тем не менее Малхотра ясно говорит, что нам не следует всё сглаживать и утверждать, что традиции абсолютно одинаковы. Они не идентичны. Далай-лама очень хорошо об этом сказал: «Если вы молитесь о том, чтобы оказаться в христианском раю, вы попадёте в христианский рай. Если вы молитесь о том, чтобы оказаться в буддийском раю, то не попадёте в христианский». Это похожие понятия, но они не идентичны. Это очень хороший пример. 

Если же говорить о том, как переносить знания из тибетской или индийской культуры в западную, чтобы они могли быть там усвоены, мой подход отражён в книге «Развитие сбалансированной чувствительности», и это самая объёмная книга, которую я написал. Книга опубликована на моём сайте, так что её можно не только купить в бумажном варианте, но и скачать. Она переведена на несколько языков, в том числе на русский. В частности эта книга призвана помочь буддийским практикующим, которые достигли плато в своей практике и не могут продвинуться дальше. Основная проблема в том, что они не знают, как применять практику в обыденной жизни, чтобы справляться с личными эмоциональными проблемами. 

Причина этой трудности в том, что для множества психологических терминов, которыми мы пользуемся на Западе, нет точных эквивалентов. Это касается не только низкой самооценки, но также неуверенности в себе, нечувствительности, излишней чувствительности, отчуждённости – от своих чувств или от своего тела – и других терминов. В тибетском и санскрите нет эквивалентных слов, описывающих эти явления. На самом деле там нет даже слова со значением «эмоция». Для положительных и отрицательных эмоций используются разные слова, и нет такого слова, которое объединяло бы их в одну категорию, как слово «эмоция» в западном мышлении. 

Также нет слова, обозначающего «вину», однако это не значит, что тибетцы или индийцы не переживают подобных чувств. Для этого нужно анализировать наши западные концепции. Возьмём, например, оторванность от своих чувств. Мы можем проанализировать это чувство и подумать, как его объяснить с помощью концептуальных категорий, например, используемых в буддийском анализе клеш (беспокоящих эмоций), и понять, в чём именно проблема. Если мы сможем разобрать на части, проанализировать все черты этой эмоциональной проблемы с буддийской точки зрения, то сможем применять буддийские методы для работы с ней.

Вот что я сделал в книге «Развитие сбалансированной чувствительности», рассказав, как работать с нечувствительностью или избыточной чувствительностью в том, что касается влияния нашего поведения на других людей и на нас самих. Нам может казаться, что наши действия ни на что не влияют: «Я могу перегрузить себя работой, и это никак не повлияет на моё здоровье», либо мы можем преувеличивать последствия своих действий. Также мы можем быть нечувствительны или сверхчувствительны к чувствам других людей, к тому, что происходит с другим человеком: «У них нет чувств, поэтому я могу говорить что угодно или опаздывать. Это не имеет значения». Мы не воспринимаем других людей всерьёз либо слишком сильно за них волнуемся, как в случае с синдромом чрезмерной материнской опеки. Анализируя эти проблемы с помощью буддийской концептуальной системы, мы открываем для себя очень полезные методы работы с этими сложностями. 

Это тоже процесс перевода, но не перевода текста, а передача идей и концепций. И мы не только переводим идеи и концепции, но и показываем, как их можно применять. Думаю, это очень важно, потому что мы можем просто их перевести и написать отвлечённое эссе, что может быть очень познавательно и хорошо, но всё же мы хотим сделать материал ещё и полезным. Как мы можем применить эти знания на практике? Это просто интересная теория или что-то практичное? Думаю, нужно ориентироваться на эти две цели. Какова наша цель? Разумеется, это верно для любого перевода. Для чего мы переводим? 

Кто наш читатель? К кому мы хотим обратиться? Какого уровня подготовки наш читатель? Мы пишем для академиков или для своей мамы? Пишем ли для широкого круга читателей в духе «позитивного буддизма», в котором читатель видит: «Будьте добрыми. Будьте хорошими людьми», то есть нечто, что, простите за выражение, можно читать, сидя на унитазе? Это один подход к переводу, а также к написанию текстов или к объяснению Дхармы. В этом нет ничего плохого, у такого перевода своя цель. Или мы пишем для серьёзных практикующих, которые действительно хотят больше узнать о какой-либо теме? Это разные читатели, и «серьёзные практикующие» необязательно означает, что они академики. Академик может много чем интересоваться, в сфере его научных интересов может быть лингвистика, история и так далее. Мы пишем для конкретного круга читателей. 

Конечно, для академика будет очень важен научный аппарат. Нашей маме будет всё равно, представлен ли в тексте научный аппарат, она вряд ли будет к нему обращаться. Кто наш читатель? Также мы можем сделать какую-либо работу и выпустить, например, разные версии перевода – одну для академического круга читателей, другую для широкого круга. Я последовал такому подходу в работе над своим сайтом: я не привожу в статьях сотни сносок и тому подобное, а просто даю информацию. Например, я называю свои источники, однако не использую научный аппарат. Думаю, можно сказать, что я не использую его из-за лени, потому что на его подготовку требуется слишком много времени. 

Далее нам нужно будет задуматься о том, где мы будем публиковаться. Я работал с издателями (с одним в Индии и ещё с одним в США) и из работы с ними понял, что пишу непопулярные книги. Я не пишу книги в духе «позитивного буддизма», и мои книги не продаются. Требуется два-три года, чтобы книга прошла весь свой путь через редактуру и печать. В США, где существуют огромные сети книжных магазинов, очень трудно даже просто попасть на полку. Для книг по индийской философии, или азиатским религиям, или буддизму, или другой подобной категории может быть всего одна полка на весь магазин, и очень немногие книги, написанные по данной теме, на неё поместятся. Следовательно, нам нужно попасть на полку, но даже в этом случае, если за первый месяц (или за первые два месяца, если к нам отнесутся с добротой) не будет распродано определённое количество книг, продавцы снимут книгу с полки и уже не поставят обратно. Останется лишь один способ найти и приобрести книгу – через интернет, например на Амазоне или в другом книжном интернет-магазине. 

В чём плюсы написания книг? Это придаёт нашим словам больший вес, и многие люди любят держать книгу в руках. Но если мы не написали бестселлер, посредством книги наши слова достигнут ограниченного количества читателей. В США я опубликовал через издателя пять книг. Каждый год распродавалось не более 200 экземпляров каждой из них, а часто ещё меньше. Так что книга достигает ограниченного количества читателей. К тому же книга стоит денег. Многие зарабатывают на издательстве книги, то есть существуют экономические издержки. 

Поэтому я сказал: «Это того не стоит. Я сделаю сайт». У меня огромное количество материала. После 29 лет жизни в Индии я возвращался не менее чем с 30 тысячами страниц рукописей, поскольку я делал черновой перевод всего, что изучал, всего, что читал со своими учителями или позднее читал самостоятельно. У меня было много подобного материала, а также расшифровки моих устных переводов и так далее. Устный перевод – ещё одна тема, о которой мы можем потом коротко поговорить.

Когда я поехал на Запад, среди прочего у меня в планах было сделать сайт. Опубликованные книги доходят до очень ограниченного количества читателей. Чтобы весь мой материал стал доступен в виде книг, мне потребовалось бы гораздо больше времени, поскольку в книги нужно включать библиографию, сноски и так далее; это заняло бы слишком много времени. Также я не хотел, чтобы этот материал оказался в мусорном ведре после моей смерти, что с ним и произойдёт. Поэтому я сказал: «Я сделаю сайт, и всё на нём будет бесплатно». В прошлом году на сайте было более миллиона посетителей, а в этом году – около 1.3–1.4 миллиона. Видите, какая большая разница в количестве читателей у сайта и у книги? 

Я искренне верю, что мир движется в сторону развития интернета. Это очевидно. Всегда будут люди, предпочитающие книги, которым нравится держать книгу в руках. У книги множество преимуществ, поскольку технологии и интернет меняются каждые несколько лет. Как говорит разработчик моего сайта, систему, которую мы используем сейчас, приходится обновлять каждый раз, когда выходят новые версии программ, а это происходит раз в год. Разработчик сайта должен всё настроить, чтобы в браузере компьютера и на мобильных устройствах сайт отображался корректно, а это колоссальная работа. Сайт всё время нужно обновлять. Это большой недостаток интернета и цифрового варианта публикации. Книга, наоборот, сохранится гораздо дольше, даже если её выбросили. Мы видим определённые преимущества. 

Также наш сайт постоянно меняется из-за того, что почти каждый день появляется новый материал. Прелесть сайта в том, что, если кто-нибудь найдёт опечатку или любую другую ошибку либо если мы решим использовать другой термин, всё можно легко исправить. С книгой так не получится. Придётся ждать до следующего издания книги, чего может никогда не произойти. Есть достоинства и есть недостатки. Мне хочется однажды распечатать весь опубликованный на сайте материал, чтобы его можно было сохранить в материальном виде. Я надеюсь сделать это в будущем, хотя, очевидно, это будет стоить дорого. 

Мы с вами поговорили о разных аспектах: для какого читателя мы пишем, насколько широкой мы хотим сделать свою аудиторию, выбрать ли публикацию в виде книги или в интернете, сделать ли публикацию коммерческой или бесплатной. Это разные аспекты вопроса. Я убедил американского издателя разрешить мне бесплатно разместить все мои опубликованные книги в интернете, чтобы люди могли их скачать. В качестве аргумента я сказал, что человек, который станет распечатывать 300-страничную книгу, никогда не купит книгу, а любители книг увидят мой текст онлайн и подумают: «Было бы хорошо иметь такую книгу у себя дома», после чего купят её, то есть это будет хорошая реклама. После такого аргумента мне разрешили разместить книги онлайн в открытом доступе. Мне очень повезло, что я получил такое разрешение.

Память

Итак, устный перевод – это ещё один тип перевода, требующий искусности на другом уровне. Переводить устно меня учил мой наставник Серконг Ринпоче. Первое, на чём он делал упор и в чём меня тренировал, – это память. Переводчику нужно запоминать, что говорит учитель. Иногда учитель может говорить очень долго и нам нужно запомнить сказанное. Один из подходов – делать заметки, позволяющие потом вспомнить основные положения, чтобы как минимум пересказать всё в правильном порядке, однако на самом деле очень важно хорошо знать материал, особенно если речь идёт о философии. Точно так же нужно разбираться в теме, если мы переводим лекции о науке, медицине и так далее; нужно знать материал. 

Учитель тренировал меня так: я проводил с ним очень много времени каждый день в течение девяти лет, прямо как средневековый подмастерье. Мы договорились, что в любое время дня и ночи, когда мы разговариваем, он может остановить меня и спросить: «Что я только что сказал?» – после чего мне нужно повторить сказанное учителем. Ещё Ринпоче мог спросить меня: «Что ты только что сказал?» – поскольку во время устного перевода кто-нибудь из зала может попросить переводчика повторить ещё раз. Для этого нужно помнить, что мы уже успели сказать. Вот как Ринпоче меня тренировал, он в любое время и в любой ситуации мог спросить: «Что я только что сказал? Что ты только что сказал?» Также, давая учение, в конце он мог сказать мне: «Теперь твоя очередь. Резюмируй лекцию», поскольку во время устного перевода иногда это бывает необходимо. 

Я помню, как однажды был на пресс-конференции Далай-ламы. Кто-то принёс диктофон и сказал: «Вы могли бы передать сообщение для тибетцев в Непале?» Далай-лама стал говорить по-тибетски, и его слова никто не переводил. Конференция продолжилась, а в конце интервьюер спросил Далай-ламу: «Что вы сказали по-тибетски?» Далай-лама повернулся ко мне и сказал: «Берзин, когда конференция закончится, переведите им, что я сказал». 

Чтобы переводить, нужно быть внимательными – не только запоминать, но и быть внимательными, всё время быть наготове. Вот чему меня учили. Серконг Ринпоче не разрешал мне делать заметки на лекциях, и в течение дня он всё время давал мне новые поручения, поскольку я также был его секретарём. Только ночью у меня появлялась возможность сделать записи. Помню, я однажды спросил его: «Что значит это слово?» Он строго посмотрел на меня и сказал: «Я объяснял тебе это слово семь лет назад. Я помню, как я объяснял. Почему ты не помнишь?» Поэтому, чтобы быть устным переводчиком, нужна очень хорошая память. 

Передаём стиль и тон лектора

Мой учитель был очень искусен, когда тренировал меня, поскольку он хотел, чтобы я стал переводчиком Далай-ламы, и иногда я действительно его переводил. Серконг Ринпоче говорил: «Во-первых, не жестикулируй. Ты не танцор хулы, чтобы жестикулировать. Ты же не хочешь привлечь внимание к себе, не так ли? Держи руки внизу». Также важно передавать стиль и тон лектора. Если лектор использует академический язык, то же должен делать переводчик. Если учитель произносит, прошу прощения за выражение, слово «дерьмо», то на языке перевода должно быть произнесено то же слово. Не нужно пытаться всё сгладить и преподносить свою версию того, что сказал учитель. А теперь самое сложное: если лектор шутит, нужно перевести его слова так, чтобы в языке перевода это тоже звучало смешно. Также переводчик должен говорить с приемлемой скоростью, не слишком быстро и не слишком медленно, а также достаточно громко. Это отельные аспекты перевода, в которых нужно тренироваться, так что недостаточно просто знать язык. 

Есть два вида устного перевода – последовательный и синхронный. Мне всегда казалось, что синхронный перевод проще, поскольку переводчику не нужно понимать каждое слово, нужно лишь переводить поток речи в целом. В этом случае мы, конечно, не можем мысленно проговаривать всё сказанное, а потом произносить вслух; мы просто следуем за потоком. С другой стороны, если мы делаем последовательный перевод, то несём большую ответственность за точность перевода. Мой учитель снова и снова настаивал: ничего не добавляй и ничего не выпускай. Есть лекторы, которые говорят: «Можете немного добавлять от себя, чтобы что-нибудь пояснить», но для этого нужно получить разрешение. 

Лекция – это не шоу переводчика. Главный на сцене лектор. Характер переводчика не должен влиять на перевод. В каком-то смысле переводчик служит машиной, но это не значит, что нужно говорить механическим, компьютерным голосом; нужно говорить с чувством. Это тоже одна из ошибок, которую часто совершают переводчики: они звучат слишком скучно; речь лектора звучит оживлённо, а переводчик говорит монотонно. Нам также нужно передавать тон лектора. 

Таковы некоторые аспекты искусства перевода. Для этого нужно набраться опыта. Никто не сможет делать всё правильно с первого раза, говорим ли мы о письменном или об устном переводе. Но постепенно переводчик набирается опыта и качество его перевода растёт. Не опускайте руки. 

Во время устного перевода у переводчика может быть возможность задать лектору вопрос, если он или она что-либо не понимает, или попросить лектора повторить сказанное, но такой возможности может и не быть. Это зависит от ситуации и от того, кого мы переводим. Если обстановка неформальная, мы можем переспрашивать некоторых учителей. Однако если вы переводите высокопоставленное должностное лицо или Далай-ламу и вас снимает телевидение, вы не можете сказать: «Простите, я не понял», и обратиться к говорящему, поскольку тогда лектор предстаёт в дурном свете: получается, он не смог подобрать компетентного переводчика. Это непросто. Нам нужно хорошо знать лектора. В своей переводческой деятельности я больше всего старался избегать работать с учителями, с которыми я не знаком, чьих обиходных фраз или стиля изложения я не знаю. Я всегда предпочитал переводить определённых людей тех, кого я действительно знал. К тому же существуют такие сложности, как диалекты и так далее.

Ещё я хочу поговорить о работе в команде. В классической традиции лоцава (происходит от санскритского слова «лочана», что значит «глаз», то есть слово «лоцава» означает «открывающий глаза переводчик») носители двух языков, языка подлинника и языка перевода, работали вместе. Поскольку носитель языка подлинника, например санскрита, знал санскрит гораздо лучше, чем любой тибетец, а тибетец знал тибетский гораздо лучше любого индийца, они работали вместе. Думаю, что особенно на первых этапах обучения переводчика (я говорю о первых десятилетиях накопленного опыта) очень важно работать с носителем языка подлинника. 

Это не значит, что вы должны проводить с ним всё ваше рабочее время, однако у вас должна быть возможность попросить носителя языка проверить ваш перевод и задать ему вопросы. Очень важно, чтобы у вас была возможность задавать вопросы. Также переводчик должен быть уверен в надёжности человека, которому он будет задавать вопросы. Носители языка не всегда надёжны, поэтому, если у переводчика есть сомнения, нужно найти другого носителя языка. Ещё один важный пункт заключается в том, что, даже если переводчик полагается на традиционные комментарии, поскольку объяснения в разных комментариях отличаются, важно указать, какому комментарию переводчик следовал. 

Также, что касается работы в команде, мне кажется очень полезным, чтобы по завершении вашей работы кто-нибудь вычитал ваш перевод. Этот человек должен принадлежать к вашей культуре и важно, чтобы он не знал язык подлинника. Ему просто нужно посмотреть, понятно ли передан смысл, не используете ли вы слишком много жаргонизмов, которые будут неочевидны для читателя. Это очень полезный вид сотрудничества. 

Что касается комментариев, они написаны к так называемым «коренным текстам». Почему эти тексты называются коренными? Они написаны в таком стиле, когда используется множество указательных местоимений, например «то» и «это», благодаря чему разные комментарии, давая объяснения, могут толковать их по-разному; коренные тексты написаны таким образом намеренно.

Помню, я пожаловался своему учителю, что в строфах коренных текстов слишком много слов «это» и «то» (например, в тексте Нагарджуны) и что с ними невозможно работать. Учитель ответил: «Не будь таким высокомерным. Ты думаешь, Нагарджуна не мог написать текст на хорошем санскрите? Он поступил так намеренно. Ты очень высокомерен». Нагарджуна специально писал таким образом, поскольку предполагается, что буддийские практикующие будут изучать все комментарии и знать разные точки зрения. В этом случае, читая строфы, нужно понимать все существующие толкования одновременно. Это одна из характеристик речи будды (будда-вачана): когда будда даёт объяснение, все существа могут понять его по-разному в зависимости от своего уровня. 

Это становится большой проблемой в переводе, поскольку всё время хочется заполнить пробелы в тексте: общие фразы плохо звучат в западных языках. Также западные люди не любят, когда им говорят, что существует несколько способов толкования и все они верны. Происходя из библейской традиции – один Бог, одна истина – западные люди всё время спрашивают, а если и не спрашивают, то думают: «Но что всё это значит на самом деле?» – словно существует лишь одно правильное понимание или толкование текста. 

У переводчиков есть склонность брать один комментарий (и зачастую они не знают, сколько комментариев к этому тексту было написано) и на его основе «то» и «это» в коренном тексте заменять чем-нибудь конкретным. Часто вместо «то» и «это» переводчик добавляет подразумеваемое в скобках. Но опять же, мы таким образом сводим текст к единственному толкованию. Однако впоследствии, особенно если вы работаете с индийским издателем, скобки часто убираются. Мы получаем совершенно другой текст, который, возможно, легко читается, но подлинник оказывается утрачен. Этого нужно остерегаться. Если мы ставим скобки, чтобы сделать текст более понятным в контексте одного комментария, нужно указать, на какой комментарий мы ссылаемся. Важно, чтобы у читателя не возникало впечатления, что это единственное толкование, поскольку есть другие способы перевода и толкования этого текста. 

Гораздо труднее сделать так, чтобы перевод выглядел как коренной текст, в котором остались всевозможные «то», «это» и так далее и который можно толковать с помощью разных комментариев. В английском мы можем оставить эти слова в разумных пределах. У русского и немецкого, кажется, аллергия на подобные вещи: всё должно быть написано предельно конкретно. Мы не можем просто оставить слово «это», даже если оно подразумевает то же самое, о чём говорилось в предыдущем предложении, поскольку у слов должно быть правильное окончание грамматического рода. Что делать в подобном случае? Выполнить такой перевод очень непросто, потому что даже в разных комментариях даже грамматика текста будет толковаться по-разному. 

Взять даже связи между словами в шлоке. В разных комментариях мы увидим, что слова связываются друг с другом по-разному, образуются разные сочетания. Это очень-очень трудно. Должен сказать, я не овладел искусством такого перевода коренного текста на западный язык, чтобы переводной коренной текст можно было использовать в обучающих целях, как это было задумано – для заучивания наизусть и последующего осмысления с учётом всех существующих толкований. Я не думаю, что это невозможно просто потому, что это очень сложно. Я пробовал так работать с некоторыми текстами. Это ещё одна сложность в работе переводчика, в частности при переводе индийских источников. 

Вот мой опыт, которым я хотел поделиться.

Ещё один аспект перевода, о котором мы можем поговорить, – это транслитерация. Я всегда путаю транскрипцию и транслитерацию. Я хочу рассказать о том, как мы пишем китайские, тибетские и индийские имена в переводах на арабский и урду. Это была одна из сложностей, с которой я столкнулся, поскольку устоявшейся системы транслитерации не было. Мне пришлось придумать свою систему и попросить переводчиков ей следовать. Я заметил, работая, в частности, с урду, что у переводчиков и редакторов нет концепции единообразия.

Я спросил об этом у своих вестернизированных индийский друзей, говорящих на урду, и они мне сказали: «У нас нет концепции единообразия. Мы считаем это неважным». Но если мы пишем слово «будда» тремя способами в одном абзаце, то использование поисковика становится невозможным; нам нужно, чтобы орфография была единообразной. Иногда при работе с разными языками, в частности с арабскими, приходится придумывать свою систему транслитерации, однако для этого мы полагаемся на своё филологическое образование и пытаемся сделать эту систему понятной для читателя на соответствующих языках. 

В индийских языках есть придыхательные и непридыхательные согласные, которые латиницей записываются, например, как d и dh. На урду это можно передать, в этом нет проблемы, поскольку там используется множество слов, заимствованных из языков, основанных на санскрите. Тем не менее в арабском таких заимствований нет. Поставить h после d в арабском невозможно, то есть во всех подобных случаях приходится убирать h. Нам нужно проявлять гибкость и не настаивать на том, чтобы язык перевода полностью воспроизводил написание изначального индийского термина. То же касается долгих и кратких гласных. Их передача в других языках всегда вызывает сложности. Использовать диакритические знаки или нет? Здесь мы сталкиваемся с трудностями либо со стороны издательства (есть ли у них подходящий шрифт), либо со стороны интернета (будут ли диакритики отображаться во всех браузерах). Опять же, со всем этим приходится разбираться и всё зависит от конкретного случая – от того, где публикуется работа и на какого читателя она ориентирована. Важно ли для нашей мамы, стоит ли под d точка или нет? Нашей маме всё равно. Опять же, я рассказал о некоторых проблемах. 

Если говорить о тамильском, в нём нет придыхательных согласных. Он отличается от других дравидийских языков, которые многое заимствовали из санскрита. У тамильского свои особенности. Опять же, что с этим делать? Я ещё не начал работать с японским, однако в нём будет ещё труднее транслитерировать индийские или тибетские имена и так далее. В общем, весело. Этим нужно наслаждаться, а не воспринимать как ужасную проблему. Это нужно воспринимать как головоломку, как приключение или развлечение, и тогда можно будет иметь с этим дело и не расстраиваться. Таков мой опыт. 

Когда вы успели получить весь этот опыт? 

Думаю, я перевожу уже около 50 лет, так что прошло много времени. Сейчас мне 67. Я начал работать с азиатскими языками, когда мне было 17. 

Когда вы говорили о работе над переводом коренных текстов, вы сказали, что достаточно следовать одному комментарию. То есть нам не нужно пользоваться всей традицией комментариев?

А как мы будем использовать всю традицию комментариев? Думаю, в этом случае нужно делать отдельные версии перевода. 

Это нужно, чтобы передать истинное значение подлинника?

В этом и проблема, о которой я сказал. Вы отлично сформулировали вопрос: «В чём истинное значение текста, о чём он говорит на самом деле?» 

И нужно ли составлять свой, современный комментарий? 

Очень хорошо. Опять же, вы сказали: «Что это всё-таки значит?» Но нет ответа на вопрос «что это на самом деле значит». Это значит и это, и это, и то, и другое, и все эти ответы одинаково достоверны. Хотя, разумеется, недостоверные толкования тоже существуют. Но это другая тема.

Однако это один и тот же текст, одна и та же традиция. Это не исламская традиция.

Да, внутри одной традиции будут разные толкования. В рамках индийских буддийских философских систем (сиддханта) есть разные толкования. В тибетских школах (гелуг, кагью, сакья и ньингма) разные толкования каждой из индийских философских систем. 

Эти отличия возникли в буддизме в силу разных географических, исторических и культурных аспектов. Если вы возьмёте любой индийский текст, первоисточник, существует традиция толкования этого текста, историческое измерение. Конечно, существуют разные школы, но все они индийские. Они не китайские и не тибетские. Это одна и та же традиция, которая исторически развивалась. 

В буддийских индийских школах, как я уже сказал, есть различные философские системы: вайбхашика, саутрантика, читтаматра и мадхьямака. Разумеется, если мы посмотрим на «Упанишады» или «Бхагават-гиту», различные школы веданты или самкхьи, их толкования тоже будут немного отличаться между собой. 

Однако я заметил, что с течением времени в Индии разные школы в рамках одной традиции или одного текста объединяли знания своего времени и таким образом создавали новые школы. Они не создавали новое знание. 

Если комментарии не противоречат друг другу, то это не проблема. 

Я не знаю. Мне кажется, я могу понять сущностное значение. Обычно я пытаюсь его найти. Я читаю тексты разных комментаторов об одной шлоке, после чего пытаюсь понять, что имеется в виду в целом.

Вы вставляете вместо «это» и «то» что-нибудь конкретное? Вопрос сводится к этому. «Это так из-за того…» И тогда мы спрашиваем: «Из-за чего?» 

Такая же проблема возникает с «тат твам аси» из «Махавакаи» и толкованием Шанкары, как в случае: «Ты – это, Шветакету». В наши дни учёные говорят, что это абсолютно неверно с лингвистической точки зрения, но для Шанкары и для школы адвайта-веданты было важно дать именно такое толкование. 

Верно. Думаю, единственное, что можно сделать, – это сказать очень прямо: «Шанкарачарья толкует это так, а современная лингвистика понимает это так». Это всё, что мы можем сделать. 

Но когда вы говорите о срединном пути, то перевод, предназначенный для широкой аудитории, а не для академиков, требует подобного комментария. 

Верно. Необходимо одно объяснение. 

В то же время необходимо, чтобы комментарий был адаптирован под современный язык, будь то болгарский или английский. Нужно составить что-нибудь вроде современного комментария. 

До тех пор пока мы чётко объясняем это во вступлении, проблем нет. Мы должны сказать, что мы делаем. 

Как вы понимаете, что вы делаете? 

Например, у нас есть традиционный буддийский текст, индийские комментарии, тибетские комментарии, а также устные комментарии, которые дал тот или иной учитель. Я сам тоже буддийский учитель, поэтому я тоже комментирую тексты, при этом используя более современные термины и более современные примеры (в своих примерах я не говорю о яках, ослах и так далее). До тех пор пока мы это обозначаем, проблемы нет, всё в порядке. 

Вы так и делаете? 

Конечно, я чётко указываю: «Это мои собственные размышления». Когда я даю своё понимание термина или концепции, я всегда очень честно говорю: «Это не традиционное толкование. Я не видел этого ни в одном тексте, но на основе размышлений я пришёл к выводу, что здесь имеется в виду то-то или то-то». 

Потому что у вас 29 лет опыта. 

Верно. Я говорю об этом прямо и думаю, что это не проблема. Почему нет? В течение столетий много людей писали комментарии, причём среди них в том числе были выходцы из других культур. Почему тогда у нас не может быть комментариев, составленных в современных странах и культурах? Почему нет? 

Любой перевод – это своего рода толкование. Это очевидно. 

Абсолютно верно. 

Однако я говорил о комментариях. 

Как я уже сказал, всё зависит от текста. Если у текста одна ясная традиция комментариев, это прекрасно. Тогда всё намного проще. Проблема в том, что позднее какой-нибудь учёный из другой страны найдёт манускрипт, в котором будет написано что-нибудь совсем другое. Опять же, нужно очень прямо говорить: «Исходя из комментариев, которые мне удалось найти, здесь подразумевается то-то и то-то» Нам нужно избежать ситуации, в которой нам будет неловко за свою работу, но если мы предельно честны и говорим прямо, то проблемы нет. Это несложно. 

У меня ещё один вопрос. Вы сказали о том, что также написано в «Гите»: вы становитесь тем, на чём сосредотачиваетесь. Далай-лама сказал: «Если вы христианин, вы отправитесь в христианский рай. Если вы буддист, вы отправитесь в буддийский рай». Однако видите ли вы что-нибудь общее между разными религиями? Что между ними общего? 

Что общего между всеми религиями? Позвольте я процитирую Далай-ламу. У него как-то спросили, какая религия лучшая, и он ответил: «Лучшая религия та, что учит вас быть добрыми и сострадательными». Думаю, это объединяет все религии: они учат нас, как развить доброту и лучшие качества, как быть более внимательными, прощающими и так далее. Но у каждой религии свои методы, с помощью которых эти качества развиваются. 

Например, мы можем сказать, что в католицизме человек открывается благодатной любви Иисуса или Бога, позволяя этой любви проходить сквозь него. Так католики развивают любовь и сострадание. В исламе верят, что всё сотворено Аллахом и, поскольку Аллах милостив и сострадателен, нужно любить все творения Аллаха. Буддизм сказал бы, что все существа равны в своём желании счастья и нежелании несчастья. Все хотят быть счастливыми, никто не хочет быть несчастным, точно так же как и мы сами. На этой основе мы развиваем любовь и сострадание. Есть разные методы, но цель одна и та же. Сложно сказать, отличаются ли полутона в переживаниях любви и доброты. 

То есть общие черты всех религий – это сострадательность, доброта и любовь. 

Да, доброта, любовь, прощение – это основные общие черты. А также убеждённость, что во вселенной существует определённый порядок. Не знаю, можем ли мы сказать, что во всех религиях говорится о более развитых существах, которые с состраданием заботятся о нашем благополучии, просто это необязательно Бог-Творец. Не знаю, можем ли мы так сказать. Мне вспоминается конфуцианство, в котором традиционно считается, что император – это высшее существо, которое заботится о благополучии общества, но в целом даже в этой религии есть подобный аспект. Благодаря этому мы перестаём чувствовать себя одинокими. Большинство религий также в целом признают существование этической причинно-следственной связи – то, что наши действия, когда мы вредим или помогаем другим, влекут последствия. Это есть во всех религиях. Опять же, механика работы этой причинно-следственной связи – как и почему она работает – объясняется по-разному. 

Вы говорили, что для перевода некоторых концепций нужны фоновые знания о другой культуре. Что значит тот или иной термин? На самом деле ответа не существует, поскольку люди не понимают друг друга и не могут передать смысл концепций, даже если они носители одной культуры. 

Верно. Непонимание между людьми в целом или, например, в паре – это обычное дело. 

Я также думал о метафорическом языке: мы начинаем с одной концепции, используем метафоры, затем развиваем эту концепцию, затем появляются религиозные аспекты и различные комментарии, после чего изначальная концепция может исчезнуть. Может, основополагающие концепции, которые появились в самом начале (вина, грех, добро, зло и другие подобные этические термины), составляют основу общения, поскольку, если бы у нас не было таких основополагающих концепций, которые можно понять на интуитивном или на духовном уровне, мы вообще не могли бы общаться. 

Да. Как вы, возможно, знаете, в буддизме есть чётко сформулированное и подробное объяснение того, как функционируют слова и концепции. 

Когда мы говорим о концептуальном мышлении, речь идёт о категориях. Некоторые люди переводят этот термин как «универсалии» или «обобщения» и так далее; я предпочитаю переводить его как «категории». Категория может быть представлена звуком, по поводу которого люди соглашаются, что это будет слово, звучание которого относится к данной категории; это условность. Это может быть категория «любовь» или «верность», «красное» или «синее», какая угодно. 

Конечно, любой категории нужно дать определение – определить, что попадает в эту категорию. Люди приходят к договорённости по поводу этих определений. Мне нравится пример с понятием «верность». Представления современного западного человека, средневекового человека и человека в японской традиционной культуре будут отличаться, а значит будет отличаться и определение. 

Что мы относим к этой категории? Например, любовь. «Я люблю тебя». У каждого будет свой опыт, и даже у одного человека этот опыт будет отличаться в отношениях с разными людьми и в разное время жизни. Что такое любовь? Это просто то, к чему относится данная категория на основе всех вышеприведённых примеров, но это не что-то прочное. 

Это основополагающая буддийская теория шуньяты (пустотности). Нет ничего обнаружимого, что является любовью на самом деле. У нас есть эта концепция, с ней согласна группа людей, концепция к чему-то относится, ведь люди переживают это чувство, но каждый переживает его по-своему. Что же это такое на самом деле? Если мы не цепляемся за слова и концепции как за что-то фиксированное, мы можем пользоваться ими, давая им определения. 

Буддийское образование включает в себя дебаты. Тибетское слово, обозначающее дебаты, переводится как «определения» (mtshan-nyid). У каждого термина есть очень точное определение, но разные традиции и авторы дают разные определения. Тем не менее, для того чтобы принять участие в дебатах, нам нужно прийти к соглашению по поводу определений: дебаты можно вести только на основе определений, с которыми согласны обе стороны (это часть теории дебатов). Если у двух сторон разные определения терминов, они не смогут понимать друг друга, а дебаты будут невозможны. Мы можем обсудить, что такое определение, однако это другая тема, отличная от использования концепций или терминов. 

Думаю, во время работы над переводом нужно указывать в глоссарии определение используемых терминов в соответствии с тем, что утверждает автор текста, автор комментария или что думаем мы сами. На своём опыте я понял, что не всегда можно положиться на словарь. Словарь был кем-то составлен. Может, его составил миссионер в 19 веке, который в первую очередь был сосредоточен на переводе Библии. Если вы видите в словаре определение, одно лишь это ещё не значит, что оно верное. Мы смотрим на разные комментарии, разные грамматические справочники и так далее, чтобы понять смысл, а затем указываем источник, из которого взяли определение: «В соответствии с этой школой или с этой традицией комментариев определение дхармы такое, а определение кармы такое». Эти термины понимаются разными традициями по-разному. Мы просто это проясняем. Для этого и нужны глоссарии.  

Также у меня на сайте появилась замечательная функция, которую мы пока внедрили только в английской версии: у нас есть глоссарий, и, когда курсор мышки наводится на слово, которое есть в английском глоссарии, появляется небольшое всплывающее окошко с определением этого термина. Также для большинства терминов я включил перевод Джеффри Хопкинса. Многие книги были опубликованы им и его учениками, поэтому его терминология считается общепризнанной, в то время как мой перевод многих терминов отличается от перевода Хопкинса. Я думаю, это самая большая проблема в философских материалах. У каждого переводчика своя терминология, и у нас, в отличие от древнего Тибета, нет царя, который выступил бы спонсором всех переводов и сказал бы, что все должны переводить термины единообразно. Единственный выход из сложившейся ситуации – указать в глоссарии исходный термин, который мы переводим по-своему. 

Большинство переводчиков не поддерживают единообразие в собственных переводах. Это проблема. Джеффри Хопкинс в этом смысле последователен. Я стараюсь поддерживать единообразие терминов в своих переводах, поэтому обновляю свои старые переводы, включая в них новую терминологию, и в интернете это сделать несложно. Мне хотелось бы видеть огромную базу данных с буддийской терминологией, в которых поиск мог бы осуществляться на английском, болгарском или любом другом языке, поскольку сейчас поиск в таких базах данных возможен только на санскрите и тибетском. Это полезно для переводчиков, но не представляет ценности для читателя. 

Для читателя такая база данных должна работать на английском, болгарском, русском или любом другом языке, чтобы он мог ввести найденный в тексте термин, например «глубокое осознавание», затем кликнуть на «Берзин» (я использую перевод «глубокое осознавание» для термина джняна) и увидеть результат. Также там могут быть другие возможности, например, можно будет кликнуть на кнопку «Хопкинс» и увидеть перевод Хопкинса. Не помню точно, как он переводит этот термин, кажется «изначальное осознавание» или нечто подобное. Можно кликнуть на кнопку «Алан Уоллес», и появится его перевод этого термина, «гнозис», то есть можно будет посмотреть разные переводы одного термина. В противном случае мы не сможем сопоставить переводы разных переводчиков: мы не поймём, что они говорят об одном и том же. Вот что нужно сделать. 

Чтобы эта функция работала, переводчики должны поддерживать единообразие в собственной терминологии. Я считаю, что это очень важно. По мере того как переводчик набирается опыта в профессии, его или её терминология, без сомнений, будет меняться. Мы находим новые способы передачи смысла терминов. Мы можем увидеть удачный перевод у другого переводчика и сказать: «Этот перевод лучше. Я использую его в своей работе». В этом преимущество интернета. Мы можем улучшать и обновлять все свои старые переводы и поддерживать единообразие. 

Чангкья Ролпе Дордже был монгольским ламой, который курировал перевод Кангьюра и Тенгьюра – слов Будды и индийских комментариев – с тибетского на монгольский. Он жил в 18 веке и написал короткий текст о методе перевода (этот текст переведён и опубликован на моём сайте). Он отмечает, что иногда для нескольких тибетских слов используется только одно монгольское слово или, наоборот, может быть один термин, например «дхарма», у которого много значений в разных контекстах, и для них используются разные монгольские слова. Чангкья Ролпе Дордже давал инструкции по переводу, и, я думаю, они очень полезны для любого переводчика, который работает с совсем непохожими языками, как когда мы переводим с классических азиатских языков на современные западные. Иногда нам приходится выбирать одно слово для разных терминов, а иногда, наоборот, для одного термина приходится использовать разные слова своего языка. В разных контекстах одно слово будет смотреться лучше, чем другое, поэтому иногда нужно быть гибкими. 

Я думаю, следует избегать подхода, который иногда можно увидеть при переводе эпитетов Будды. Будду называют Буддой, Шакьямуни, Татхагатой, Сугатой; есть целый список имён и эпитетов. Иногда люди переводят их все просто как «Будда», однако в этом случае теряется богатство традиционного языка. Я думаю, важно уважительно обходиться с традицией и в переводе передавать эти эпитеты. 

Тогда, конечно, возникает проблема: как перевести «Бхагаван», «Татхагата» и так далее? Некоторые предпочитают оставлять эти слова на санскрите, некоторые пытаются их перевести. Здесь тоже нужно решить, что мы будем переводить, а что оставим на санскрите. Как мы будем их переводить? «Господь Будда»? Использование слова «господь» для перевода «Бхагаван» – это чересчур, на мой взгляд. Это перебор, однако многие люди переводили этот эпитет именно так. 

Да, так переводят. Просто говорят, не думая о смысле этого слова. 

Верно. Но как переводить эпитет «Бхагаван»? Перевести эти термины трудно.

Спасибо большое. Для меня было удовольствием поговорить с вами и поделиться своим опытом.