Меня попросили рассказать о приёмах, которые использовались при переводе буддийских текстов (преимущественно с тибетского), и о сложностях такого перевода. Я изучал различные буддийские языки: сначала китайский, затем санскрит и тибетский. Японский язык полезен для работы с комментариями, особенно с теми, что написаны современными учёными, хотя, должен признаться, я долгое время не тренировался в японском, поэтому многое забыл. Когда я впервые поступил в университет и начал изучать эти языки, основной упор всегда делался на том, чтобы понять все тонкости грамматики, особенно санскритской. Изучая теорию перевода, мы рассматривали, как были переведены санскритские буддийские тексты на тибетский и на китайский, а также чем отличались подходы к переводу, поскольку эти два языка очень сильно отличаются и друг от друга, и от санскрита.
Санскрит относится к индоевропейской группе языков, и он гораздо ближе к русскому, чем к китайскому или тибетскому. В санскрите у глагола очень много времён. Есть единственное, двойственное и множественное число. Есть активный, пассивный и так называемый «средний» залоги. Средний обозначает действие в отношении самого себя. У имён существительных в санскрите множество падежей, как в русском. Так что это очень сложный язык, грамматика которого похожа на математические формулы.
Посмотрев на тибетский, мы увидим, что, когда тибетцы начали работать с санскритом, в их языке не было обширной философской лексики. Переводя с санскрита, они пытались передать некоторые аспекты этого языка, однако это было очень сложно. В санскрите, так же как в русском и в английском, есть глаголы, которые состоят из предлога, выполняющего в слове роль приставки, и из корня. В английском примером такого слова может быть understand (понимать), состоящее из under (под) и stand (стоять). Трудно проследить связь получившегося слова с его частями. В санскрите многие слова образованы похожим образом. Тибетцы в таких случаях переводили under и stand по отдельности, придумывая новые слова. Если не изучать санскрит, будет непонятно, что эти слова означают.
Также в санскритской литературе порядок слов и компоновка предложений определялись не столько грамматикой, сколько ритмом, благодаря чему текст звучал приятно, когда его начитывали или пропевали. Разумеется, эта особенность доставила проблем тибетцам. Иногда они сохраняли порядок слов исходного языка, но в тибетском из-за этого смысл становился другим. В тибетском свои особенности и хорошо развитая грамматика, но она не такая сложная, как в санскрите.
В классическом китайском очень простая грамматика, поэтому китайцы в основном даже не пытались переводить тексты буквально, они скорее переводили вольно. Почти никогда они не переводили исходные тексты дословно, за некоторыми исключениями. То есть подход к переводу на китайский был совсем другим.
Впервые приехав в Индию, я спросил у Его Святейшества Далай-ламы, на чём мне нужно сделать упор в изучении языка. Он сказал, что знание китайского будет менее полезным, поэтому следует сосредоточиться на тибетском и санскрите. Китайский пригодился мне, только когда я проводил исследования, например, изучая историческое развитие определённых идей. Я исследовал развитие сексуальной этики в буддизме, поскольку эта тема непонятна многим западным людям. Кроме того, большая часть литературы по абхидхарме не была переведена с санскрита на тибетский, а санскритские тексты были утеряны и сохранились только в китайских переводах. В таких исследованиях знание китайского было бесценным, но в остальном я всегда сосредотачивался на тибетском и санскрите.
Что касается подхода к переводу, в первую очередь при работе с английским я твёрдо убеждён, что любой текст может быть переведён на любой язык. Будда давал наставления так, что каждый понимал его слова на своём языке. Это значит, что перевести буддийские наставления на другие языки возможно, однако это может быть непросто: переводчику необходимо подбирать слова в языке перевода, которые по смыслу соответствуют словам исходного языка. Как я уже говорил, у терминов может быть множество определений и в работе с ними нужно проявлять гибкость.
Что касается стилистики, когда я учился в университете, мы переводили очень искусственно. Иногда мы подшучивали, называя свои переводы «переводитом», поскольку студенты старались передать все санскритские или тибетские грамматические структуры в английском. Таким образом, английский текст получался неестественным, однако по нему можно было чётко судить, что переводчик понимает грамматику исходного языка. Это очень полезная практика для тренировки точности перевода. Практиковать такой перевод полезно, чтобы учиться, однако подобные переводные тексты не ориентированы на читателей, поскольку их может быть очень сложно понять; особенно это касается невероятно длинных и сложных предложений в тибетских комментариях, которые следует разбивать на части.
Когда я поехал в Индию и познакомился с Его Святейшеством Далай-ламой, после нескольких встреч я попросил его дать мне совет как переводчику. Он сказал, что следует переводить так, чтобы перевод понимала даже моя мама. Моя мама была малообразованной, поэтому совет Его Святейшества означал, что мне нужно писать очень простым языком, как если бы я объяснял что-нибудь своей матери, простой женщине, и объяснял так, чтобы меня было несложно понять. Также Его Святейшество сказал, что сноски нужно оставить учёным; не нужно усложнять ими текст. Это был очень полезный совет.
Ещё одну полезную рекомендацию мне дал мой учитель геше Нгаванг Даргье. Он посоветовал никогда не воспринимать свой перевод как конечный вариант. Если посмотреть на историю переводов буддийских текстов на тибетский, в конце этих текстов всегда написано: «Текст был переведён тем-то, затем отредактирован тем-то, а потом снова отредактирован тем-то». В течение столетий переводы корректировались, поэтому никогда не будьте высокомерными и не думайте, что ваш перевод буддийского текста будет идеальным и станет конечным вариантом, который будут использовать сотни лет. Это очень полезный совет.
Я впал в другую крайность в работе с переводом. В студенческие годы я переводил слишком дословно, а впоследствии, пытаясь изъясняться просто, переводил очень поэтично. Переводя красивые, поэтичные тексты на английский, я пытался сохранить поэтичность.
Санскритская поэзия сильно отличается от тибетской, и то же самое верно в отношении китайской поэзии. Если раньше переводчикам удавалось переводить тексты с одного языка на другой, соблюдая стихотворный размер и поэтические формы, нет причин считать, что мы на это не способны. Хотя в каждом из этих языков поэтические принципы отличаются, тем не менее переводчикам удавалось передать поэтичность текста в своём языке. В санскритской поэзии тексты строятся на основе ритма (как в латыни и других западных языках) и есть сложные паттерны чередования длинных и коротких слогов. То же самое можно сказать об индийской музыке. Тибетские переводы, в свою очередь, представляют собой строки с одинаковым количеством слогов. Хотя ударение ставилось в соответствии с определённой схемой, то есть после определённого количества слогов, размер и ритм таких переводных текстов не похож на санскритский. Китайские переводы совсем не похожи на тибетские: хотя там также соблюдается одинаковое количество слогов в каждой строчке, в китайском можно услышать рифму. Рифма также есть и в санскрите, в то время как тибетцы никогда не работали с рифмованием строк. Однако в китайском это возможно. Рифму можно сделать не только с помощью звучания, но и с помощью повторения отдельных частей китайских иероглифов, что, разумеется, невозможно передать в переводе.
Ещё одна сложность заключается в том, что исходные тексты очень лаконичны. Очень часто они составлялись как коренные тексты, то есть служили основой для множества комментариев, которые по-разному трактовали основной текст. Ученики запоминают коренной текст наизусть и знакомятся с разными уровнями смысла, которые могут быть заложены в тексте. Это значит, что многие тексты написаны с большим количеством местоимений: «Это так в силу того-то и того-то». Для большинства переводчиков переводить текст подобным образом некомфортно. Они хотят точно понимать смысл и не оставлять текст расплывчатым.
На Западе из библейского наследия нам досталась вера в «одного Бога» и «одну Истину», поэтому западным людям трудно принять возможность нескольких верных толкований. Мы хотим узнать, что имеется в виду на самом деле. Такая склонность подталкивает нас вставить вместо слов «то-то и то-то» объяснения, обнаруженные в комментарии, который нам передал наш учитель. Часто многие из нас даже не знают, что существуют другие комментарии и другие толкования текста. Иногда переводчики добавляют слова в квадратных или круглых скобках, после чего текст отправляется издателю, а тот скобки убирает. Тогда читатель не узнает, что было написано в исходном тексте, а что было добавлено переводчиком. Это становится большой проблемой.
Я работал над переводами в очень тесном сотрудничестве со своим учителем Серконгом Ринпоче. Он уделял этому много внимания и тратил очень много времени, чтобы объяснить мне значение разных слов. Он хотел понять смысл используемых мною английских слов и часто говорил: «Английское слово, которое ты использовал, значит не то же самое, что тибетское слово».
Неправильное понимание буддизма, с которым я сталкивался, когда путешествовал по миру, переводя и читая лекции, было вызвано использованием неправильных или сбивающих с толку переводных терминов. Эти термины придумывали христианские миссионеры, как правило наследники викторианской культуры. Переводчики подвергали цензуре неудобные вещи, особенно то, что связано с сексуальностью. Также они использовали слова с очень сильной христианской коннотацией, абсолютно неуместной в буддийском контексте. Думаю, худший пример – это слово «грех». Из-за этого у многих людей сложилось неверное представление, а это, в свою очередь, негативно сказалось на их буддийской практике, поскольку у них стало возникать чувство вины и так далее. Поэтому я начал работать над новой терминологией.
Нечто подобное происходило и в тибетской истории, где была эпоха старых переводов и эпоха новых переводов. Китайцы также пересмотрели свою терминологию. Одна из моих склонностей – быть первопроходцем и создавать новое. Поэтому я создал новые термины, предназначенные для того, чтобы передать смысл исходных терминов в соответствии с их определениями. Также я последовал совету своего учителя и попытался сделать то же, что делали тибетцы: я переводил буквально каждое слово на английский, в том числе слова «будда», «Дхарма», «сутра», «тантра» и так далее. Я экспериментировал с этими словами и придумывал новые варианты перевода. Я использовал эти варианты в некоторых книгах, а также когда переводил учения Ринпоче или сам давал объяснения. Я понял, что впал в крайность, поскольку людей это сбивало с толку.
Мне всегда был интересен монгольский, однако мне так и не выпала возможность изучить этот язык. Исследуя монгольские переводы, мы обнаружим случаи, очень похожие на то, с чем сталкиваются западные люди при переводе тибетских текстов. Общаясь с переводчиками, я всегда подчёркиваю, что мы должны учиться на примере монголов, поскольку все тибетские тексты Кангьюра и Тенгьюра были переведены на классический монгольский. Зая Пандита перевёл около 175 текстов на ойратский, так что мы не первые, кто переводит тибетские тексты. Как говорил Конфуций: «Учитесь у истории». Монголы сначала узнали о буддизме от уйгуров, а не от тибетцев. Уйгуры использовали подход в переводе, свойственный для древних языков Центральной Азии, когда многие санскритские слова (бодхисаттва, мандала и так далее) заимствовались. Монголы последовали этому примеру. Таким образом они познакомились с санскритскими терминами. Посмотрев на подход монголов к переводу с тибетского, мы увидим, что тибетские термины, которые были взяты из санскрита и переведены тибетским словом, они перевели обратно на санскрит, но с использованием монгольской фонетики.
На Западе, независимо от того, в какой именно европейской культуре мы выросли, многие уже знакомы с такими словами, как будда, Дхарма, сутра, тантра, мандала, бодхисаттва и так далее. Таких терминов много, и не имеет смысла от них избавляться. Что делать с такими словами, как «карма» и так далее? Поэтому я откорректировал свой подход и снова начал использовать наиболее известные санскритские слова, но иногда использовал и собственные термины, чтобы объяснить изначальный смысл. В других случаях я заменял некоторые термины с христианской коннотацией более нейтральными словами, например, говорил «созидательные» и «разрушительные» действия вместо «добродетельных» и «недобродетельных» и использовал термины «положительный потенциал» и «отрицательный потенциал» вместо «заслуги» и «греха». Я посчитал, что так будет полезнее и люди не будут путаться. Я продолжаю использовать этот подход в своих переводах и на своём сайте, и переводчики, работающие на всех языковых секциях сайта, переводят мои термины на свои языки и следуют упомянутым принципам.
Что касается перевода тибетских текстов, которые изначально были переведены на тибетский с санскрита, я скрупулёзно сверял тибетский и санскрит и обнаружил, что, хотя тибетцы были великими первопроходцами в переводе и проделали невероятную работу, учитывая, что, когда тибетцы путешествовали в Индию, не было ни словарей, ни чётких методов изучения санскрита, – тем не менее их переводы не так точны, как они хотели бы верить. Здесь в дело вступает буддология. В моих последних переводах – например, в тексте Шантидевы «Бодхичарья-аватара» («Вступая на путь поведения бодхисаттвы») и «Манджушри-намасамгити» («Воспевание имён Манджушри») – я в первую очередь следовал тибетскому, но при этом брал из санскрита грамматическое время глаголов и проверял части речи, а также связи между словами. В тибетской грамматике у глаголов нет всех тех времён, которые есть в санскрите, часто у слов нет числа и нельзя точно определить лицо. Пассивный залог и другие подобные формы также могут быть потеряны. Очень часто появляется путаница в падежах существительных: трудно отличить дательный падеж от аблатива и понять, сказано ли в тексте «из-за того что» или «для того чтобы». Сверяясь с грамматикой санскритского источника, переводчик обнаружит, что понять текст гораздо легче.
Я пытался использовать в переводах читаемый английский язык. Мои попытки делать поэтический перевод в начальные годы моей карьеры приводили к тому, что переводы были похожи на детские стишки с простыми рифмами, и это выглядело глупо и наивно. Недавно я снова перевёл эти красивые тексты с использованием менее строгого ритма, однако такой вариант читать приятно. Это очень важно. Когда вы читаете текст, особенно если он предназначен для пропевания или для личной практики, важно, чтобы читать его было легко и приятно, чтобы не нужно было прилагать больших усилий, выговаривая слова. Для этого следует соблюдать стихотворный размер или ритм, а этого добиться не так сложно, особенно в английском, богатом лексикой.
В процессе перевода важен тонкий слух, чтобы определить, хорошо ли текст звучит. Важно быть точными и не отходить от исходного текста, не делать слишком много вставок, из-за которых может быть потерян смысл исходного текста, но всё же стараться сделать текст понятным. Если мы работаем с тибетским текстом, переведённым с санскрита, нужно смотреть на грамматику в санскритском исходном тексте. Думаю, что, переводя таким образом, мы будем следовать традиции перевода текстов с одного буддийского языка на другой.
Также как минимум в своей работе я считаю важным быть последовательным в использовании терминов. Непоследовательность в терминологии больше всего удручает меня в контексте современной буддийской практики. Самая большая трудность заключается в том, что тексты, которые люди читают на своём языке, были переведены разными переводчиками или написаны разными авторами, использующими совершенно разные термины. Читатели не могут сопоставить прочитанное в одной книге, с тем, что написано в другой. Переводчики и авторы никогда не придут к единогласному решению о том, какую терминологию использовать: мы слишком индивидуалистичны в своей переводческой деятельности, и я в том числе. Нам нужно разработать такие инструменты (что мы и надеемся сделать на моём сайте), с помощью которых можно будет проверять по глоссариям: «Этот термин используется в книге Джеффри Хопкинса, ему эквивалентен такой-то перевод в работе Берзина и такой-то перевод в работе Падмакары», и так далее. Думаю, это будет бесценно, поэтому я всегда рекомендую переводчикам включать в свой текст исходный тибетский или санскритский технический термин. Он может быть в теле текста или в сноске, чтобы люди понимали, что вы переводите, и могли сопоставить это с тем, что они прочитали в других работах.
Вот чем я хотел с вами поделиться по теме перевода. Если мы переводим текст, необходимо очень хорошо знать оба языка. Изначально я работал как член команды, в которой следовали традиционной модели. У нас был учитель-тибетец, и он объяснял нам смысл. Я знал оба языка, но кроме меня в команде был ещё один западный человек, который не знал тибетского, но в совершенстве знал английский. Он проверял, что переведённый мною на английский текст был понятным, поскольку переводчик знает, о чём текст, и не может проверить сам себя. Поэтому хорошо, когда ваш текст проверяет кто-нибудь другой. Затем я работал с двумя тибетцами: они знали тибетский гораздо лучше меня, а также могли проверять работу друг друга. Набравшись опыта после многих лет работы, теперь я перевожу в одиночку. Однако всякий раз, когда у меня возникают вопросы, я всегда прошу своего учителя или нескольких учителей объяснить мне, что имеется в виду в тексте. Только после многих лет практического опыта переводчик может начать немного лучше понимать, что автор имел в виду и на какие понятия и источники он ссылается. Все эти тексты предполагают знание огромного количества культурного материала и знание других текстов, поэтому единственный способ научиться работать с текстами – это набраться опыта. Так что поначалу лучше всего работать в команде переводчиков, в которой будет человек, хорошо знающий тибетский.