Мы обсуждали на последней сессии концептуальное восприятие, концептуальное познание. В перерыве я попросил вас подумать о собаке и рассказать, что приходит вам на ум, когда вы думаете об этом. Что приходило вам на ум – обобщённая собака или конкретная собака с индивидуальными характеристиками?
Моя собака.
Специфическая собака, конкретная собака. Все собаки выглядят как она? У вас в сознании возникла собака-представитель. Это верно для всего, о чём мы ни подумаем. Если я подумаю о своей матери, определённый образ моей матери возникает в сознании. Но необязательно она всегда пребывает в таком образе, её одежда и так далее. То же самое, когда мы думаем, например, о другом сенсорном восприятии – об ощущении апельсинового вкуса или о звуке колокольчика. Возникает ментальная голограмма, или, как мы их называем, явление или восприятие, проявление в уме, которое есть индивидуальное, специфическое проявление категории. Когда мы смотрим на животное и думаем «собака», мы используем категорию «собака», не так ли? Но это не значит, что у нас живёт в сознании архетип собаки, который мы накладываем на конкретного индивида, конкретное животное. Разница есть в восприятии, когда мы смотрим на конкретное животное, конкретный объект, и думаем: «Какая красивая собака», и когда просто абстрактно думаем о собаке в отсутствие объекта.
Давайте рассмотрим, в соответствие с воззрением школы гелуг, из чего состоит, что наполняет этот образ, или эту видимость, возникающую в сознании в процессе концептуального восприятия собаки. Здесь мы проводим различие между являющимся, воспринимаемым объектом и тем, что воспринимается. Воспринимаемый объект, или являющийся объект, – это то, что кажется нам непосредственно присутствующим перед нашим ментальным сознанием, непосредственно ему являющимся. Это нангюл по-тибетски (snang-yul) – возникающий объект, восходящий объект. Этот объект – категория. Мы помним, что категория – это метафизический феномен, в двойном делении на физические и метафизические феномены. Он статичный, необязательно он обладает цветом, формой, прочими характеристиками такого рода, но он является нашему ментальному сознанию. Это являющийся ментальному сознанию объект. То, что является – это то, на что накладывается ментальное представление (snang-ba) внешней объективной сущности, условного объекта. Непосредственно перед нашим сознанием находится категория, категория «собака». На что я накладываю эту категорию? С чем я её смешиваю? С ментальным представлением о собаке. Это ментальное представление – отдельная вещь, оно представляет собаку. Это тоже статичный, постоянный феномен, это то, что отличает отдельную индивидуальную собаку. Это «не что иное, чем собака», – подобный перевод хорошо даёт понять, ма-йин-па-ле лог-па (ma-yin-pa-laslog-pa) по-тибетски, то есть обратное. Это ментальное исключение, способ познания методом ментального исключения. То, что не есть собака, – вот, что это такое. Это концептуальный изолят от других.
Я думаю о «собаке» – категория. На что я это накладываю? На всё, что не есть не-собака, на «не что иное, как собака». Что мы делаем здесь – мы продвигаемся от общей категории к конкретике. Когда мы смотрим на животное и видим его как «собаку», мы не думаем о ней как обо всех собаках. Мы воспринимаем эту собаку как специфический объект – отдельный индивидуальный объект, который есть не что иное, как собака. Это не так просто. Вы следите? Мы говорим о том, как устанавливается взаимосвязь в нашем уме между общей категорией (обобщением) и специфическим, отдельным, индивидуальным объектом. «Не что иное, как собака», – это тоже статичный феномен. Он не имеет формы, очертаний, запаха и прочего. Это тоже метафизический объект. В дополнение к этому имеется то, что именуется ментальным аспектом, схожим с реальной собакой, имеющим подобие с ней. Категория накладывается на объект «не что иное, как собака». У нас есть ментальный образ, представляющий «не что иное, как собаку». Это моя общая концепция собаки, и я накладываю эту общую категорию на специфический объект, который представлен ментальной картинкой. Категория полупрозрачна, она немного «завешивает» метафизическую сущность «не что иное, как собака». Это проблема, вот где возникает заблуждение, потому что они смешиваются в нашем сознании воедино.
Мы думаем: вот это собака, наша ментальная идея собаки, «вот это то, что собака и есть». Если мы думаем категориями «хороший», «притягательный», «красивый», у всех у нас есть концепции, как мы говорим на Западе, красивого, ужасного, вкусного и невкусного. Мы путаем эти категории с тем, что мы концептуально изолировали, или выделили, как представителей этих категорий. Я концептуально изолировал «привлекательные» от всего остального. И на западных языках это будет звучать как таково «моё понимание» прекрасного, такова моя концепция или идея о красивом. Один индивид может изолировать одно в качестве специфического представителя этой категории, другой – изолировать нечто своё, для того чтобы определить, что с его идеями, воззрениями, понятиями является красивым или некрасивым, или является собакой, или каким должен быть на вкус соус карри. Так может происходить с любым объектом органов чувств. Не только с ними, но и с абстрактными понятиями: что такое счастье, как кто определяет для себя счастье.
Мы говорим о полупрозрачности этой категории. Почему мы называем её полупрозрачной – потому что в определённом смысле она затуманивает, заволакивает специфически изолированную метафизическую сущность. Мы, путая их вместе, думаем, что это и есть категория. «Не что иное, как собака» и «не что иное, как» всецело прозрачны, и через них мы будем видеть объективную сущность, существующую вовне, если присутствует перед нашим взором этот внешний объект. Это тот ментальный аспект, о котором мы говорили, ментальная голограмма, ментальный образ, картинка, возникающая из цветов, форм, и так далее, соответствующая реальной объективной сущности вовне, если мы наблюдаем. Она не является метафизическим объектом. Это объективная вещь, но она может быть познаваема только умом, но это не делает её метафизической, это всё равно объект.
Два случая здесь. Первый: я смотрю на это животное и думаю «собака». У нас есть категория «собака», общая категория, обобщение, смысловая категория, которая соответствует аудиокатегории, звуку «собака». Не следует думать, что это аудиокатегория, ограниченная лишь звучанием. В текстах не вдаются в эту дискуссию, но, как вы сами представляете, это может быть любая семиотическая модель. Это может быть совокупность прямых и кривых линий, слагающихся в буквы, слова – «собака». Это может быть знак, символ. Это будет информация, несущая смысл. Так же как мы соглашались с разными тонами, акцентами и прочим, так же мы можем принять любое написание, совершенно искажённое, любыми цветами, ручками, формами и так далее. Но мы все согласимся, что написано «собака» и чему это соответствует. Вернёмся к нашему примеру. Мы видим собаку, видим животное и думаем: «собака». Мы говорим о случае корректного обозначения. Собаку мы обозначаем «собакой». Если мы смотрим на животное, которое является собакой, и обозначаем её «дверь», тогда это будет случаем некорректного обозначения. Я смотрю, обозначаю, присутствует и аудиокатегория, и смысловая. Смысловая категория – это смысл, вложенный в аудиокатегорию. Неважно, присутствует ли категория или нет в реальности, важен смысл, который за ней стоит и может быть и без неё.
Итак, у нас есть общая категория, собака, отдельно изолированная сущность «не что иное, как собака». Ментальная голограмма, которая при наличии всех тех цветов и очертаний, присущих этой конкретной собаке, условному объекту передо мной, будет ему соответствовать. Это будет являться специфическим примером отдельной конкретной собаки. И через всю эту прозрачную голограмму я вижу собаку. Вот собака, я вижу собаку. Есть ментальная голограмма, которая выглядит как собака. И что здесь налагается – это специфическая вещь и категория «собака», общая категория. Есть смешение в плане понимания, что все собаки такие. Это довольно тонкие различия и сложное изложение. Если перед нами нет никакого животного, тогда мы воспринимаем нашу личную картинку того, какой является собака. Ментальная голограмма будет в результате отличной в случаях, когда мы смотрим на животное, называем его и думаем о нём, и когда мы не смотрим, а просто вызываем его в воображении. У нас у каждого в воображении может быть своя голограмма, своё представление о собаке. И также мы можем видеть отдельных собак и воспринимать отдельные голограммы, когда мы видим разных собак в отдельности друг от друга. Мы говорим о случаях корректного, верного восприятия. Давайте попытаемся это осмыслить. Если у вас есть вопросы в связи с этим изложением, можете задать их.
Мы хотим задаться вопросом, нам следует задаться вопросом, что не так с концептуальным мышлением. Мы слышим, как многие люди говорят: «концептуальное мышление – это плохо, мы должны стремиться к прямому неопосредованному переживанию, восприятию», или мы слышим, что будда не обладает концептуальным мышлением, что он свободен от него и воспринимает всё напрямую, неопосредованно. Нам надо понять для себя, что плохого есть в этом мышлении. В чём проблема? В языке, вербальных конвенциях, под которыми мы подписались, которыми мы пользуемся и вкладываем смысл в сочетание звуков, или вкладываем смысл в сочетание кривых и прямых палочек, нарисованных на листе бумаги, называя их словами, извлекая из них смысл? Почему будда не обладает концептуальным мышлением, в чём проблема? Давайте мы подумаем об этом, разобрались ли мы в этом, потом зададим вопросы.
Концептуальное познание и умственная классификация
Можно ли сказать, что проблема концептуального мышления в том, что наш ум создаёт посредническую модель между реальным объектом вовне и его восприятием и мы смешиваем модель с объектом?
В этом нет проблемы, потому что эта модель – это ментальная голограмма. Когда мы видим собаку и думаем «собака», то ментальная голограмма, которая выделяет собаку, является представлением об этой реальной собаке, – совершенно прозрачная вещь. Нет никаких проблем, через неё ясно воспринимается собака. Это в саутрантике, в читтаматре несколько по-иному смотрят.
Что здесь смешивается – это общая категория и индивидуальная сущность, индивидуальный объект. Когда будда смотрит на это животное, знает ли он, что это собака? Видит ли будда собаку? Будда не думает в терминах концепций или категорий, но видит ли будда собаку, глядя на это животное? Да, потому что это конвенциональный объект. А что такое условные объекты? Это то, на что ссылается и к чему относится слово или концепция. Это индивидуальные объекты, которые по соглашению, в терминах абсолютной и относительной реальности, попадают в категорию. Будде нет нужды мыслить в терминах общей категории «собака», когда он видит это конкретное животное. Что для него определяет это как собаку? Существующая концепция или слово, которое описывает это или отмечает категорию «собака». Но будда не путает общую категорию «собаки» или «собака» с тем, чем является эта конкретная собака, в общем и целом или с этим конкретным животным. Будда не смешивает, не путает эти понятия. Может ли будда общаться с другими существами, говорить: «Вот собака». Да, может. Нам следует внимательно изучать всякий раз, когда мы воспринимаем, когда мы думаем о чём-то, насколько наш ум смешивает общую категорию и индивидуальный объект.
Как мы обыкновенно думаем? Собака должна быть такой-то и такой-то. В Индии у меня была собака. Эта собака не любила, когда её гладили, не любила сидеть ни у кого на коленях, не играла ни в какие собачьи игры. Если кинуть мячик или палку, она просто смотрела, невозмутимо: «Считаешь меня за дурака, что я буду бегать за ним и приносить?» Обезьяны залазили во двор – она даже не лаяла. Если у меня такая идея собаки, смешивая понятия общей категории собаки и того, какой должна быть собака в соответствии с этим существом, которое ведёт себя совершенно не по-собачьи. Я могу испытывать такие чувства как неудовлетворение, возмущение: «Что это за собака?» Это совершенно не соответствует одно другому.
Или мы ищем спутника жизни, у нас есть категория «партнёр» или «спутник жизни», у нас есть индивидуально изолированное понятие того, каким он должен являться. Я вижу ту или иную личность и обозначаю его или её «партнёром» или «спутником». Даже если это корректное ментальное отображение того, чем он является, мой концептуально изолированный образ того, каким является партнёр, не очень-то соответствует – это то, что мы в западных терминах именуем проекцией нереалистичных ожиданий. Проблема возникает, когда в нас присутствует концептуально изолированное понятие того, каким партнёр должен быть, чему соответствовать. A будда этого не делает. Но в то же самое время будда видит собаку, будда может назвать собаку собакой и может обратиться к кому-то, сказав: «Смотри, вот собака!» Давайте вновь поразмышляем.
Дальнейшие вопросы
Можем ли мы сказать, что кармические отпечатки являются причиной таких представлений?
Это станет плавным переходом в изложении традиции школы «Только ума», или читтаматры. Какой натальный источник у образа голограммы, как он выглядит? Когда мы перейдём к изучению изложения читтаматры, что мы сделаем после перерыва, то мы скажем, что они объясняют это возникновением единопакетным всего спектра восприятия из одного кармического семени. В то время как школа саутрантика объяснит это иначе. То, что вы имеете в виду – ментальный образ, голограмма собаки, когда вы думаете о собаках в целом, определяется натальным источником. Конечно, здесь тоже в процессе участвует карма. Но прямо как созревание кармического семени и производства голограммы собаки, то, что именно эта собака оказалась именно у вас, в это время и так далее, – это определяется массой различных причин и условий. Какие-то из них кармические, какие-то из них ваши, этой собаки, её родителей.
Есть ли разница в наших концепциях будды и собаки?
Я не думаю, что в этом есть разница. Я посмотрел бы на это с другой стороны. Каков тот концептуальный изолят, каким для меня должна являться собака. Если я вкладываю в это «злая», «агрессивная», «кусается» – то, естественно, каждый раз в присутствии собаки, исходя из такого понимания, я буду нервничать, определённым образом себя вести, и это, скорее всего, спровоцирует собаку на агрессию. Поэтому это, наверное, опаснее. Что касается будды, мы можем выделить качества будды некорректно, неверно. Мы можем представить его как всесильного Бога-творца, кем будда не является. «Всё, что я должен делать, – это подчиняться, поклоняться, и Будда спасёт меня». Опаснее ли это, чем думать, что всякая собака может меня покусать – не знаю. Зависит от того, что мы концептуально выделяем под «опасно». Это может составлять большую опасность в плане препятствий для практики, например, принятия прибежища, порождения сострадания, бодхичитты – такие воззрения относительно будды, какие были озвучены, опаснее, нежели представление всех собак кусачими и злыми. Наверное, последнее не составит проблем в практике принятия прибежища.
Что касается будды и качеств будды, следует помнить об отделении концептуального мышления, которое мы проводили в первой части сегодня, говоря, что есть концептуальное и неконцептуальное восприятие собаки. Но увидеть будду и узреть напрямую его качества, как мы можем узреть собаку, мы не можем. Мы можем об этом только мыслить концептуально. Когда мы культивируем бодхичитту, медитируем на бодхичитте, мы по сути фокусируемся на нашем собственном будущем просветлении, которое ещё не свершилось. Мы не стремимся к просветлению Будды Шакьямуни или кого-то ещё. Мы думаем о своём собственном, пока ещё не состоявшемся просветлении, которое возможно благодаря нашей природе будды. Это будет концептуально, пока мы не станем буддами, в воззрении школы гелуг, потому что мы не сможем неконцептуально знать, каково просветление, всеведение, качества будды, пока мы не станем всеведущими буддами сами. До тех пор у нас будет концептуальное воображение об этом. Что же возникает, какая ментальная голограмма, когда мы фокусируемся на бодхичитте? Это должно быть что-то, что своим содержанием, очертаниями, цветами, формами способствует, помогает нам на пути, представляет и символизирует эти просветлённые качества, к которым мы стремимся. Поэтому мы созерцаем, например, фигуру будды. Я визуализирую будду. Это моё будущее просветление, которое ещё не произошло? Нет, я не буду так выглядеть. Это образ, мы концептуально выделили «моё собственное будущее просветление, ещё не свершившееся», из просветления как общей категории – представление, символ, и фокусируемся на нём в медитации. И конечно, просветление – это немного больше, чем совокупность форм и очертаний, которые мы визуализируем. Именно поэтому в медитации мы должны памятовать обо всех тех качествах, силах, способностях, которые присущи этому состоянию. Но всё это лишь моя идея о том, каким это может быть. Я не имею прямого, неопосредованного переживания. Это вводит в заблуждение, даже если это корректно в терминах тех списков характеристик качеств, сил, которые должны в будде присутствовать и которые в текстах изложены.
Или «я стремлюсь к успеху» – тоже туманная идея. Что есть успех для кого? В западных терминах мы говорим об идеях, в буддийском контексте существует гораздо более детальный анализ и глубокое изложение того, что такое идея, из чего она состоит. Для такого обобщённого понятия, как «идея», нет точного эквивалента в буддийской терминологии. Но всё это в общей категории ментальных голограмм. Давайте прервёмся.
Концептуальная категория «пустотность»
Это курс лекций о видимостях. Четвёртая сессия дня и пятая сессия курса. Концептуально выделив то, чем является эта лекция, мы можем продолжить изложение. Эти слова подразумевают, что это не что иное, как лекция в такой-то день и такое-то время. Это концептуально. Это довольно сложная тема. Не следует думать, что, чтобы получить концептуальный изолят, надо продумать всё абсолютно, отсекая всё, оставшись только с этим одним. Так мы концептуально называем это, описываем. Конечно, мы не продумываем все опции, чтобы прийти только к этой одной лекции, отметя всё остальное. Но это играет очень важную роль в том процессе, который мы обсуждали вчера, когда говорили об уверенном знании того, чем что-либо является. Особенно это важно в том виде познания, который мы также вчера упоминали, который часто переводится как «мудрость» (shes-rab, санскр. праджня) и которую я предпочитаю переводить как распознавание.
В особенности применительно к пустотности: когда мы говорим распознавание и пустотность, распознавание должно включать эту уверенность. Мы воспринимаем именно то, что нам надо, отделив его от всего иного. У нас есть категория «пустота», аудиокатегория, возникшая из произнесения множеством людей на разных языках, разным звучанием и так далее этого термина – пустота, пустотность, из различных видов написания этого термина. И в начале он может не иметь никакой смысловой категории, соответствующей этой аудиокатегории, которая говорила бы нам о том, чем наполнено это понятие. Мы слушаем одного учителя, как он излагает пустотность, другого учителя, как он описывает пустотность, мы много об этом слушаем, снова и снова, «пустотность», «пустотность», видим термин написанным, у нас возникает категория «пустотность». Мы не знаем, что это значит. Мы не знаем действительный смысл этого понятия, его наполнение. Но мы уже формируем эту категорию: «Речь идёт здесь о пустотности – окей, что бы это ни значило». Затем мы читаем объяснения, понимаем, что это значит. Затем в нашем уме формируется смысловая категория того, что значит термин или аудиокатегория «пустотность». Возникает она из изучения и осмысления. Из них она не произрастает естественным образом, но извлекается нами. То есть это необязательно автоматический процесс. Это общая категория значения термина «пустотность». Этот термин – концептуальный изолят, то, что мы изолировали, представляя конкретную пустотность. Действует общая смысловая категория «пустотность», конкретный изолят, и, накладывая одно на другое, мы путаем одно с другим, смешивая. Мы думаем: «Вот что значит пустотность».
Из чего слагается наше думание или понимание пустотности? Это общая смысловая категория, затем ментальный концептуальный изолят, который не есть смысл, но есть, скорее, механизм, которым мы определяем, что есть конкретный смысл, который есть уже третья вещь. И вот все три вещи: конкретный смысл пустотности, концептуальное изолирование, метод исключения и общая категория. Сводя всё это воедино, мы знаем, что это общее значение, что означает пустотность. Это является заблуждением.
Общая категория, значение слова «пустотность» статичны, не меняются и ничего не делают. Что такое слово «пустотность»? Это статика, метафизический феномен, он не способен произвести функцию. Концептуальный изолят также не способен функционировать, он не меняется. Что может изменяться – это конкретное значение того, что мы выделяем как пустотность, что значит пустотность. И он может быть заменён более глубоким смыслом. Таким образом, мы улучшаем, углубляем наше знание чего-то, например пустотности. Необязательно такие высокоинтеллектуальные духовные материи, как пустотность. Это может быть любое мирское знание. Когда мы мужаем, с годами мы лучше начинаем разбираться в ситуациях, ладить с людьми, уметь обращаться с детьми. Наша общая категория «как ладить с людьми» или «как успокоить плачущего ребёнка», смысл, соответствующий этому, может с годами улучшаться, обретаться более совершенное знание. Мы можем лучше с этим обращаться.
Неконцептуальное познание пустотности
Очень интересный вопрос – что вообще значит тогда, например, неконцептуальное созерцание пустотности. Как постигать пустотность напрямую? То, на чём мы фокусируемся, – это ли смысл термина «пустотность», о чём речь идёт? Да, это условный объект, таким его позволяет считать то, что в каком-то аспекте пустотность – это действительно то, к чему относится или что обозначает термин пустотность. А это определение условного объекта. Поэтому мы можем сказать: «Да, пустотность – это условный объект». Знаем ли мы, что это постижение пустотности? Когда мы фокусируемся на нём неконцептуально, напрямую. Да, но мы не думаем в этот момент: «Пустота, пустота, пустота». Мы не смешиваем его с категорией того, что в общем значит «пустотность». Я не могу притворяться, говоря, что я понимаю это. Но когда мы собираем различные фрагменты, необходимые для того, чтобы фокусироваться неопосредованно, напрямую на пустотности, тогда мы начинаем понимать, каким примерно может быть это переживание.
Используем лёгкий пример: я вижу собаку. Перед тем как я концептуально обозначу это собакой, вижу я собаку? Гелуг ответит – да, ты видишь собаку. Из чего следует для меня, что я видел собаку? Это непростой вопрос. Есть два объяснения: одно из них, встречающееся в саутрантике, способность помнить это, сознавать это в терминах саунтрантики объясняется наличием такого ментального фактора, как рангриг (rang-rig), самосознание, самоосознание. Его можно уподобить в этом пакете когнитивного акта, о котором мы говорили, о присутствии в нём разных аспектов, ещё добавляется аспект, подобный звукозаписывающему устройству, который играет на заднем фоне и позволяет верифицировать наличие акта восприятия, что он был, что в нём воспринималось, что воспринималось верно и так далее.
Гелугпинская прасангика с этим не согласна. Прасангика не согласится с этим, приводя массу аргументов нелогичности и необоснованности подобных позиций. В частности, основной аргумент – бесконечный регресс. Если для того, чтобы убедиться в наличии и верности одного когнитивного акта, существует другой когнитивный акт, внутри него ещё один, это бесконечный регресс. Почему один будет знать о другом, а о том, что тот знает, другой ещё не будет знать? Это логический изъян бесконечного регресса. Здесь мы возвращаемся к имплицитному и эксплицитному, явному и неявному, явному и подразумеваемому. В терминах прасангики-мадхьямаки как её понимают в традиции гелуг считается, что есть подразумеваемое знание, понимание того, что когнитивный акт состоялся и что он был корректен, потому что он был достоверным, или уверенным, знанием.
Итак, я вижу собаку. Есть концептуальные изоляты, концептуальное выделение, но есть также выделение объектное: я вижу собаку, я вижу голограмму этой собаки, цвета, формы и прочее, и собака проявляется в уме. Помните, что имплицитно мы подразумеваем также, что это «не кошка». И также имплицитно присутствует объектное изолирование «не что иное, как собака». Мы можем не знать, что это такое, но это то, что происходит. Это имплицитное изолирование, подразумевающие сознание: зная собаку, мы знаем «не кошку». Знание, что это не что иное, как это, не что-то ещё, а именно это. Исключая всё, что есть не это. Именно это рождает в нас подобные знания – решимость или достоверность этого опыта, когнитивного акта, который позволяет потом породить воспоминание. Вспомнить: да, я видел именно это, я в этом уверен, это был верный когнитивный акт, акт имел место, и это воспринималось.
Давайте представим, что мы напрямую, неконцептуально переживаем пустотность. Это переживание не возникнет из ничего. Это весьма труднодостижимый факт. Но представим гипотетически, что мы это переживаем. Я решительно уверен, во мне присутствует решимость в верности этого переживания, наличии этого переживания, это позволяет мне его потом вспомнить. Не имеет смысла, знаем ли мы этот термин. Если переживание было корректным, верным, что сделает это переживанием пустотности? Знание термина «пустотность»? Нет, это переживания того, к чему относится термин «пустотность». Это относительный объект, к которому относится термин, ярлык «пустотность». Этого достаточно. Я не знал, как это называется, но это неважно. То, что я переживал, этот смысл, является наполнением термина «пустотность». Какие-то люди назвали это так. Сформулировали, а я это переживал, «не что иное, как это», и это было верно, корректно. Знает ли будда то, что это то, к чему относится термин «пустотность»? Да, будда не глупец, он знает языки, он понимает, что это то, к чему относится термин «пустотность». Но в то время, когда будда познавал это напрямую, переживал на собственном опыте, не было необходимости в использовании этой категории.
Кто познаёт?
Это непростые темы для понимания, но важно в них разобраться, понять, как происходит это восприятие, концептуальное неконцептуальное, какие между ними различия. Вы задали вопрос: кто знает все эти вещи? Я знаю. Должен ли я думать обязательно в терминах «я», «я знаю». Кто такой этот я? Должен ли я постулировать это «я» для того, чтобы быть уверенным, что когнитивный акт имел место и что-то я знал? Когда меня спрашивают, кто это знал, кто отдавал себе в этом отчёт, ответ будет «я». Это тот же механизм – имплицитное, подспудное познание. Когнитивный акт состоялся, было познание чего-то, оно происходило с уверенностью, что позволяет имплицитно подразумевать, знать, что этот акт имел место, вспоминать его и говорить с уверенностью, что это было познано, это имело место быть. Важна ли роль этого «я»? При вспоминании, оценке, что это я такой хороший, замечательный, я знал это, что это был другой аспект или фрагмент ума, который теперь думает о том уме, который был тогда. Это же неважно. Но я существую, я познавал это, я переживал это – я, а не кто-то другой.
Есть ментальная активность, то, что мы называем умом или сознанием, его поток, ментальная деятельность, которая не отличается от ума. Он имеет определённую физическую, материальную базу, на которой он функционирует. Это не отрицается. Возникает вопрос: это сознание или ум видит и знает, воспринимает собаку или я не вижу, а только сознание видит? Нет, мы скажем: я тоже это вижу. И сознание, и я переживаем это, видим собаку. Что за феномен этот «я», эта личность? Мы обсуждали это с вами, и поместили его в категорию, где у нас время и движение, это неконгруэтная, оказывающая воздействие переменная, что означает, что для фокусирования на «себе», сначала должна существовать основа для обозначения, например момент ума. В следующий момент на него накладывается личность и возникает «я». Необходима основа для обозначения, чтобы применить ярлык «я» – сознание, знающее что-то. Это может быть какая-то форма. Мы больше привыкли думать о сознании, это может быть и материальная составляющая. Я имею в виду, можно было бы взять для примера мозг, но мы обычно так не рассуждаем. Мы думаем о возникновении понимания, то есть ментальной голограмме, и на основе понимания подспудно осознаётся «я», «я это понимаю». Понимает не просто ум или сознание, понимаю я.
Это подобно тому, как вы смотрите в зеркало и сначала видите отражение физической формы. В следующее мгновение вы продолжаете видеть эту физическую форму, наложив на неё ярлык, обозначив её термином «я». Вы начинаете видеть в дополнение к ней себя. Был ли там «я» в самый первый момент? Или это было создано во второй момент? Нет, это было там уже в самом начале, в первый момент. Но в качестве объекта фокусировки ума сначала возникло условное обозначение, потом произошло обозначение «я» и восприятие. Это «я» – не что-то отличное от основы для обозначения. Но это то обозначение, которое делается поверх, или то, чем обозначается основа для обозначения – сознание, материя. Есть ли такая вещь, как я? Да, конечно. Как я думаю о себе? Единственный способ помыслить о себе – применить основу для обозначения, в отношении чего я думаю «я». Это может быть ментальный образ моего тела, это может быть голос.
Например, мы слышим голос знакомого человека, говорим по телефону и обозначаем на этой основе, что это не просто голос: это мой друг Саша, с которым я разговариваю. Я слышу Сашу? Да, я его слышу. Я слышу только Сашу? Нет, я слышу голос, на основании голоса я делаю обозначение «Саша». Мы не можем знать Сашу, не воспринимая некую основу, даже если обозначение, даже если основа – это только слово. Это может быть на основе ментального звучания слова «Саша»: мы начинаем мыслить о Саше. Говоря об условных терминах, есть ли такой «я», который воспринимает эти ментальные голограммы, – да. Он может быть познан как обозначенный поверх на основе этого имплицитного знания имевшего места когнитивного акта, который происходил.
Я вижу собаку. Видение собаки происходит. На очевидном уровне происходит восприятие возникновения ментальной голограммы, цветов, очертаний, на подспудном уровне помимо того что «не кот», «не всё остальное», есть понимание, что это сознание имеет место быть. Это имплицитно познаваемо. На основании этого мы знаем: «Я познавал это, я знал, я переживал, что я видел это», потому что «я» познаётся как обозначение, сделанное на той основе, которой является когнитивный акт. Но нам не надо для этого думать: «Я видел это». Но мы можем подумать так: «Я видел тебя, я встречал тебя раньше». Мы должны порождать всю связанную с этим ментальную голограмму, мы используем это в соглашениях языка: «Я видел то, я видел это». Так мы объясняем механизм того, на основе чего я знаю, что «я видел тебя вчера». Тонкий уровень, не очень легко понять это, но именно так это объясняется. Как мы знаем, что «я вчера видел тебя»? Что имел место быть когнитивный акт восприятия тебя вчера, если «я» не существует?
Образ самого себя и предубеждения
Не надо думать о том, что есть отдельное «я», наблюдающее за этим процессом или управляющее им, которое производит эту голограмму или сидит и наблюдает, как голограмма возникает, уходит, вовлекается, не вовлекается в неё. Такого «я» нет, есть процесс. Есть подспудное сознание, параллельное, что процесс происходит, в контексте уверенного знания о нём.
Но даже у будды есть «я», у будды есть личность, персона. Конечно, мы можем думать «я» через категорию «я» – тогда у нас будет концептуальный изолят того, что такое это «я». Это называется представление о себе, в западных терминах. Это может быть большой проблемой, потому что обыкновенно мнение о себе, которое люди имеют, на деле в терминах условной реальности очень далеко от действительности. Все эти мнения о себе, образы себя в головах людей представляют серьёзные проблемы. «Я толстый», «я глупый», «я божий дар этому миру» или, наоборот, «я монстр» и прочее создаёт массу проблем, весьма неадекватных. Это могут быть сверхнегативные образы себя, самоуничижительные или, наоборот, раздутые до невероятных пропорций.
Также эти голограммы делятся на две составляющие – самомнение и то, как мы считаем, оно существует. «Я толстый» – толстый в сравнении с чем? В сравнении со слоном, может быть, худой. А может, это относительно истинно, и человек действительно страдает избыточным весом. Но то, как он думает, что он существует в качестве самобытного извечно толстого человека, является невозможным способом существования для этого качества. Например, так анорексичные люди мнят себя толстыми, в какой бы физической форме они ни были. Этот образ «я толстый» на самом деле не соответствует действительности, в этом смешиваются самые разные варианты категорий. Например, категория «я толстый» может сочетаться с категорией «это хорошо, прекрасно», замечательно или, наоборот, отвратительно, и от этого возникает страдание. То, кем мы являемся, каким мы являемся, может иметь большее или меньшее отношение к действительности. Мы можем быть людьми тучными или мы можем лишь мнить себя таковыми. Мы представляем себя существующими таким образом, иными словами, представляя себя неудачником, мы можем думать: «Сейчас кому-то не повезло. Он в этом деле потерпел неудачу». Или он представляет, что он родился неудачником, он по жизни неудачник, он умрёт неудачником. Подобное отношение создаёт проблемы.
Или возникает голограмма усталости. Мы думаем: «Я устал». Мы можем действительно быть усталыми в данный момент времени, это относительно истинно, но то, как мы видим себя усталым, каким образом мы существуем в качестве усталых людей, может создавать большие проблемы. На Западе это именуется предубеждение. Мы думаем: «Я устал и буду усталым ближайшее время, ближайшие пять минут точно», и мы будем чувствовать себя разбитыми, хотя это не факт. Единственное, что происходит, – мы сейчас чувствуем себя утомлёнными. Когда мы начинаем разбираться в этом взаимодействии, мы понимаем, как формируются эти ментальные образы, как происходит когнитивный акт. Это очень важно, поскольку мы обладаем инструментарием для того, чтобы деконструировать, разбирая их на части и вычленяя проблемные зоны.
Душа и «я»
Что такое душа и как понятие души вписывается в эту идею «я»? Каково соотношение души и «я»?
Есть аудиокатегория «душа», звучание, и есть смысловая категория «душа», как она понимается кем-то. Проблема начинается с того, что у этого слова миллион смыслов. Смыслы эти не только христианские: есть иудейские, мусульманские, и там тоже нюансы, не одно истолкование термина. Когда жил Будда, то, к чему он относил это слово, что имел в виду Будда, – это концепция атмана, на санскрите, которая существовала у его современников в индуистских религиях, джайнизме. Разные термины используются в этих традициях, но, как правило, чаще всего используется термин атман. Мы можем изучать наполнение этого термина в разных традициях того времени и прийти к пониманию, что наиболее близкий термин на нашем языке будет, наверное, что-то вроде души. Если вы переводите термин на тибетский, то он звучит как даг (bdag) и также переводится как «я», «личность».
Говоря об этом атмане, душе, мы говорим, по сути, о «я». Как говорит Его Святейшество Далай-лама, нет повода бояться термина «душа». Не надо пугаться самого термина «душа», ничего в нём изначально страшного нет, им можно пользоваться, заменив им то конвенциональное условное «я», о котором буддисты говорят как о существующем. Необходимо сторониться невозможных образов существования души или «я», то есть наделённых теми атрибутами, характеристиками, с существованием которых мы не можем согласиться. Не бывает вечного, перманентного. Такие отрицаемые нами характеристики мы не можем воспринять – такого «я» и такую душу. Относительно существующее в буддизме «я» назовите душой – ничего не изменится.
В любом случае для восприятия, удостоверения в наличии некого я, личности, персоны, души, атмана, чего ни назовите, необходима основа для обозначения, поверх чего это будет, о чём вы думаете, говоря «душа»? Это свечение, комок или просто звучание слова «душа».
Это сущность, которая не умирает и перерождается.
Нет проблем с этим. Учение Будды также говорит о том, что условное «я» изначально, бесконечно, умирает, перерождается. Когда я вижу это тело, я вижу не только тело, я вижу личность. Называйте душой, «я», личностью, это просто слово, которое является условным объектом относительной реальности – не просто моментным срезом, но объектом, поддерживающим свою индивидуальность с течением времени, с протяжённостью. Вижу ли я весь континуум этого объекта, этой личности – нет, потому что «оборудование» моего восприятия не позволяет мне видеть его прошлое и будущее. Какую-то часть его я наблюдаю. Я вижу это условное «я», условно существующую душу на основе сформированного тела.
Затем концептуальная категория «душа», или «я», или «персона», и смысловая категория. Затем мы создаём концептуальный изолят на базе этого, который будет гласить следующее: это три базовые отрицаемые черты небуддийского воззрения о «я». Это перманентная, статичная неизменяющаяся от мгновения к мгновению сущность; это нечто монолитное, неделимое, состоящее из частей; это я абсолютно самодостаточно – независимая сущность ни от материи, ни от сознания, куда-то вселяется, переходит и так далее. Если мы наделяем её такими атрибутами в концептуальном изоляте, «я», которое мы описали сейчас, должно быть нам преподано, оно должно быть нами изучено. Такое «я» мы не ощущаем интуитивно от рождения.
Мы можем ещё более тонкое «я» рассмотреть. Невозможно существующее я, которое самодостаточно познаваемо. «Я вижу Сашу». Я не думаю о том, что всё, что я вижу, – это тело, очертания, формы, цвета. Слыша голос, я не думаю, что слышу голос, звуки. Нет, я вижу Сашу, я слышу Сашу. Саша самоочевиден из всех этих основ. Это возникает автоматически, этому не надо учиться, это присутствует даже у животных. Каждый раз, когда мы кого-нибудь видим, это видимость, голограмма. Через эту голограмму мы воспринимаем этого кого-то. Это не соответствует действительности, это некорректно. Мы думаем, что он самодостаточно познаваемая сущность: «Я люблю Сашу», «я ненавижу Сашу». Что я люблю, что ненавижу? Форму головы, звук голоса? Мы просто говорим: «я люблю Сашу», «я ненавижу Сашу».
Если описываемое помещено нами в категорию «я, существующее невозможным образом» тогда всё в порядке. Но если то, что мы описываем, находится в категории «то, как я действительно существую», тогда большие проблемы. Проблема в том, что эта голограмма, не соответствующая действительности, подразумевает, вытекает для нас из того, что она представляет действительное я. Что «я» как концептуально подразумеваемый объект (zhen-yul) действительно такое. Это формирует в нас мощную инертную привычку – думать о «я» как именно о таком.
В силу этой привычки мы не просто продолжаем верить и укрепляемся в этой вере, что я и другие люди именно таковы и существуют именно таким образом: ментальная активность продолжает генерировать подобные обманчивые видимости. Это не только заставляет нас продолжать верить, что мы и другие люди существуем таким образом, но регенерировать вновь и вновь, обновлять эту ошибочную, некорректную видимость. «Я верю, что это так и всё продолжает видеться мне таким и дальше» Вы понимаете? В первую очередь необходимо избавиться от веры в то, что это нечто истинное, что так оно есть на самом деле. И на основании этой веры мы заключаем, что это нечто ужасное или привлекательное, Саша прекрасен, или Саша ужасен. Но подумайте, как можно об этом говорить, абстрагировавшись от звука его голоса, от его очертаний и цветов и так далее. Без этих составляющих личности нельзя говорить. Проблемы продолжаются, принимают форму клёш, омрачённых состояний сознания. Веря в такого истинного существующего Сашу, продолжая в это верить и продолжая генерировать ошибочные видимости и голограммы, мы начинаем реагировать, фиксироваться на них, привязываться и так далее. Но если мы не воспринимаем Сашу через некорректную, неактуальную, несоответствующую действительности ментальную голограмму, мы перестаём верить в неё, и, перестав верить, мы не реагируем, и со временем ум прекратит порождать её вновь.
Чем больше мы фокусируемся на пустотности, тем меньше у нас тенденции порождать её вновь. «Это невозможно». Мы понимаем, что это невозможно. Мы разуверились в этом. И тогда мы фокусируемся на этом «я» в терминах категории «неверное я», «ложное я», которое познаётся посредством обозначения. Теперь это не является тем «я», которое может быть познано само по себе. Это очень важно. Далай-лама, давая учения, всегда вновь и вновь акцентирует этот момент. Мы можем посмотреть на чьё-то поведение, мы наблюдаем за чьим-то поведением и поверх этого накладываем личность. Поведение – это действия тела, на основании наблюдений за действиями тела мы наблюдаем личность. Личность может совершать что-то, например лишать жизни, убивать. Основа для обозначения, в данном случае поведение, может быть вредным, злонамеренным, неприемлемым.
Но это не значит, что личность, которая познаваема как обозначение, применённое к этому поведению, этому телу, есть плохая, неприемлемая, злонамеренная. И Его Святейшество всегда говорит, что необходимо различать личность и поведение. Поведение может быть злонамеренным, наносящим вред, необходимо принять соответствующие меры, чтобы его пресечь. Но личность, как и всякая другая, желает счастья, не желает себе страдания, обладает правом на счастье и является для нас объектом любви и сострадания. Это позволяет нам подходить правильно к осуждаемому в неприемлемом поведении с позиции любви и сострадания. Хотя все эти рассуждения могут показаться нам исключительно отвлечёнными, философскими и неприменимыми к реальной жизни, они действительно практичны, полезны и способны помочь нам относиться к миру по-другому, изменить свои поведение и отношение. Всё это практично, всё это применимо, всё это очень прагматично.
И когда мы обладаем детальным пониманием и объяснением того, как вещи работают, как реальность существует, тогда у нас появляется, уверенность: «Это так, и никак иначе». Что происходит из этого? Имплицитно мы знаем, что мы отдавали себе в этом отчёт и что это было корректно – мы уже объясняли это. В нас возникает уверенность, что это так, потому что мы знаем, что это корректно. Чем лучше мы в этом разбираемся, чем глубже мы это понимаем, тем больше наше непоколебимое знание, проистекающее из собственного понимания, а не в силу того, что этому кто-то учил, святой, мастер или Будда это сказал. Наша уверенность может проистекать из слов учителя или слов Будды: «Я ему доверяю, он бы не солгал», и мы принимаем это на веру и уверены в этом. Но на самом деле гораздо ценнее собственное понимание. Слова Будды и учителя должны вызвать в нас желание проверить, желание изучить. Приняв сначала на веру, углубить затем. Последний вопрос, и затем мы прервёмся.
Из чего сделаны ментальные голограммы?
Относительно использованной вчера и сегодня метафоры с натальным источником-печью и голограммой-хлебом, из чего сделан хлеб; что является тестом, если продолжить метафору; и кто является пекарем?
Ментальная голограмма – мы коснёмся этого завтра, если получится со временем, перейдя к изложению высшей класса тантры, ануттарайога-танры, где объясняется, что голограмма сделана из «теста» тончайшей энергии. В общем и целом мы можем сказать, она состоит из тончайшего ветра, из разных уровней. Там надо будет оговориться, что есть голограмма того, что существует, или голограммы того, как существует, помните, мы говорили об этом.
Что касается пекаря, речь шла о частице «лишь»: она исключает наличие подобных пекарей. Это лишь ментальный процесс, происходящий без наблюдателя. Мы можем говорить, что «мой мозг производит ментальную голограмму», «я произвёл ментальную голограмму», «я переживаю то и это», но нет отдельного я, которое не было бы обозначено поверх одного из феноменов, как мы только что говорили. Я вызвал поток фотонов от собаки, попавших в мой глаз? Сложный вопрос, не так ли? Если бы я не приблизился к собаке, фотоны не достигли бы моей сетчатки. Ответственен ли я за то, что фотоны отражаются от собаки, или ответственен лишь за то, что они достигают моего глаза? Откуда мы вообще знаем, что фотоны отражаются от собаки до того, как мы или кто-нибудь её увидим. Здесь мы переходим к изложению воззрений читтаматры, которыми мы займёмся завтра. Но условно мы можем сказать «я видел её», «мой ум создал голограмму», следовательно, вот оно «я».