Исключения

Поскольку материал сложный, давайте повторим. Мы с вами говорили о познании разных явлений. В буддизме этой теме уделяется много внимания, поскольку мы работаем со своим умом, чтобы избавиться от страдания. Что наш ум может познать? Одни познаваемые явления существующие, другие несуществующие. Существующие явления – это явления, которые мы можем познать достоверно. Несуществующие явления мы тоже можем познавать, например, как познаём размытые пятна, когда снимаем очки. Однако размытые пятна – это несуществующие объекты; мы не можем познать их достоверно. Мы можем достоверно познать, что это размытые пятна, но это другой вопрос. Если мы думаем, что размытое пятно действительно существует вовне, в реальности, то это недостоверное познание. Важно понимать эту разницу. 

Мы увидели, что среди существующих явлений (которые мы можем познать достоверно), некоторые являются статичными, некоторые нестатичными. Нестатичные явления подвержены влиянию причин и условий, они меняются от мгновения к мгновению и могут влиять на другие вещи. Поэтому для них используются синонимичные термины воздействующие переменные и функциональные явления: они воздействуют на вещи и выполняют функции.

Статичные явления – их противоположность. Они не подвержены влиянию причин и условий, не меняются от момента к моменту, ни на что не влияют, не производят последствий. Пример статичных явлений – категории. Как мы видели, не имеет никакого значения, как долго любое из существующих явлений длится или существует: когда говорится о статичных и нестатичных явлениях, имеется в виду не это.

У явлений из обоих множеств: (1) может быть и начало, и конец (тогда они существуют ограниченное время); (2) может не быть ни начала ни конца; (3) может не быть начала, но быть конец, как в случае с сансарой, или неведением, или неосознаванием; (4) может быть начало, но не быть конца, как, например, у истинного прекращения нашего страдания. 

И среди статичных, и среди нестатичных существующих, достоверно познаваемых явлений одни являются утверждениями, другие – отрицаниями. Существующие явления можно разделить на статичные и нестатичные, а можно – на утверждения и отрицания. Это всё равно что нарезать пирог горизонтально или вертикально. Мы рассматриваем толкование гелуг, а в рамках гелуг – толкование Джецунпы как основное.

Перейдём к определению утверждений. Определения утверждений и отрицаний даются в контексте того, как эти явления познаются концептуально, когда мы о них думаем. Оба типа явлений могут быть познаны либо концептуально, либо неконцептуально: мы можем либо думать о них, либо видеть их. Мы можем видеть, что Саймон сегодня пришёл, и присутствие Саймона – это утверждение. Мы также можем видеть отсутствие Бриджит. Мы можем видеть, что Бриджит здесь нет. В обоих случаях наше познание неконцептуально. Мы также можем подумать: «Саймон здесь. Бриджит здесь нет». Это концептуальное познание. Определения даны в соответствии с тем, как мы мыслим концептуально, поскольку они призваны дать нам ясное понимание связи между словами и их смыслом, а слова используются, только когда мы думаем. Даже когда мы просто говорим словами, это подразумевает концептуальный процесс познания слов. 

Помните: мы с вами обсуждаем достоверно познаваемые вещи. Отрицания не следует считать несуществующими явлениями: они могут быть достоверно познаны. Отсутствие Бриджит в комнате может быть достоверно познано, это не выдумка, не несуществующее явление. 

Итак, утверждения. Мы говорим о том, как они достоверно познаются концептуально; так сформулировано определение. Определение сформулировано с точки зрения того, как мы познаём их концептуально, как мы о них думаем. Определение утверждающего явления следующее: «Это достоверно познаваемое явление, при отчётливом восприятии которого ни один отрицаемый объект явным образом не исключается звуками, выражающими данное явление».

В этом определении две части. В первой части проводится очень чёткое разделение: говорится, что утверждение – это когда не производится предварительное исключение какого-либо отрицаемого объекта. При отрицании мы сначала что-то фактически исключили («фактически» – очень важное слово в данном случае); мы фактически исключили то, что отрицается. Это как если бы у нас было множество, и в случае с отрицающим явлением мы исключаем что-то из этого множества: «Эта вещь не находится в данном множестве». Очевидно, нам нужно знать, что мы исключаем, и эта вещь должна быть фактически исключена из данного множества. В случае с утверждающим явлением нам не нужно ничего исключать, чтобы образовать множество. 

Эта часть определения утверждающего явления, очевидно, создаёт настоящую дихотомию. «Настоящая дихотомия» означает, что любое явление, которое мы можем познать достоверно, должно относиться либо к одной, либо к другой категории. Мы не говорим о двух полярностях, расположенных на оси, например о чёрном и белом. Это не настоящая дихотомия, хотя две полярности противоположны друг другу. Вещь необязательно должна быть либо чёрной, либо белой, как если бы между ними ничего не было. Здесь же у нас настоящая дихотомия: посередине ничего нет. 

В первой части определения уточняется, что утверждающее явление получено без предварительного исключения какого-либо отрицаемого объекта. Мы говорим «яблоко», чтобы получить концепцию «яблоко» и подумать «яблоко». Чтобы получить «яблоко», нам не нужно до этого исключать «апельсин», «собаку» или что-либо ещё. Мы просто думаем «яблоко». В случае с отрицанием нам нужно предварительно что-то исключать. Чтобы получить «не яблоко», нам нужно исключить «яблоко». 

Невозможно исключить то, что вы прежде не утверждали. Чтобы исключить яблоко, нам надо его познать. 

Всё верно. Именно так. Чтобы исключить яблоко, его надо познать. 

Это одно и то же: утверждение и отрицание – это один и тот же процесс. Это процесс разделения вещей. Если вы разделяете «то» и «это», вам нужно познать, что «это» является «этим», а не «тем». Вам нужно знать оба явления. 

Это очень хорошее замечание. Когда мы познаём «яблоко», знаем ли мы также «не яблоко»? Мы уже немного касались этого вопроса, и он связан с тем, как мы что-либо изолируем. Мы изолируем вещи, думая, что «это не что-либо другое». Это не что-либо иное, кроме себя. Здесь у нас другой тип отрицания. Думаю, он есть и в западной философии. Можем ли мы познать Ding an sich (вещь в себе)? Можем ли мы познать вещь в себе или нам нужно определить эту вещь, исключив то, чем она не является? Что идёт сначала: знание, чем вещь является, или исключение того, чем она не является? Однако это очень глубокая тема, и мне определённо нужно ещё немного поразмышлять, и нам нужно будет провести дебаты. Важно дебатировать на такие темы, чтобы по-настоящему понять, как работает ум. 

Изучая язык, вы сначала учите, чем вещи являются: «Это карандаш» – «Это карандаш?» – «Да, это карандаш». Сначала вы изучаете утверждение и только потом отличаете эту вещь от того, чем она не является. 

Верно. Изучая что-либо, мы сначала учим слово, звуковой паттерн. Если подумать, слово – это просто акустический паттерн, состоящий из звуков, и не более того. Возникает вопрос: понимают ли животные, что звуковые паттерны – это слова? Так или иначе, мы изучаем акустические паттерны, узнавая, что они являются словами. Затем нам нужно узнать значение слов. Младенец может говорить «мама», но слово ли это? Знает ли младенец, что оно значит? Как вы сказали, с точки зрения теории познания мы сначала узнаём значение звуков. Младенцу не нужно знать все остальные возможные звуки и исключать их, чтобы он смог сказать «мама», верно? Только позднее, когда ребёнок узнаёт все звуки слов и начинает понимать язык, он может изолировать, что он хочет сказать именно «ма», а не «па». Младенец же даже не знает, что слог «па» существует, что такой звук вообще можно извлечь. Сначала младенец учит слово «мама». Ему не нужно знать, что такое «холодильник» или «компьютер» и исключать это, чтобы познать, что такое «мама». Но чтобы узнать, что такое «не мама», ребёнку нужно узнать, что такое «мама». Интересно, не так ли? 

Вторая часть определения утверждающего явления – «звуками, которые выражают явление», – на самом деле сложнее. Здесь говорится о том, что может произвести исключение (bcad-pa), или предварительное исключение (sel-ba). Как производится исключение? Посредством самого слова? Посредством звучания слова? С помощью ума? Это интересная часть определения, поскольку в определении утверждающего явления говорится о фактическом исключении, причём слово «фактическое» очень важно. Что мы имеем в виду под словом «фактическое»? 

В определении утверждающего явления говорится, что фактического исключения посредством звучания слов не происходит. В определении отрицающего явления говорится, что это предварительное исключение происходит посредством концептуальной мысли, ума. Нам нужно помнить, что такое «мама», чтобы познать «не маму». Ничего другого знать не нужно. Малыш просто знает «не маму»: «Мамы здесь нет». Больше он ничего не знает. Он не познаёт компьютер или холодильник, чтобы подумать: «Не мама. Где мама?» 

В этом и вопрос: производят ли сами слова фактическое исключение или это делает мысль (познание)? Вот в чём важно разобраться, и здесь есть различные интерпретации. Можно ли сказать, что слово автоматически исключает какое-то значение или оно исключает только звук? Исключает ли слово только звук или слово исключает и звук, и значение? Что из этого является «фактическим исключением»? Это подводит нас к философской дискуссии о том, есть ли у слов присущие им значения. Из этой дискуссии вытекает очень многое. 

Есть несколько слов, звучание которых предполагает отрицание, но они так часто используются в качестве утверждения, что первичное значение утрачивается. Например, слово «атом». «Атом» – это отрицание, потому что «а» означает «не», а «том» означает «делимый». 

Прекрасный пример. «А» в слове «атом» – это отрицающее явление, а «том» означает «делимый»; темнейн – это греческое «резать», «отделять». Как мы думаем об атоме? Мы думаем об отрицании или об утверждении, пусть даже это отрицающее слово и в нём есть отрицательный префикс? Это очень важно для понимания того, что, сосредотачиваясь на нестатичности (непостоянстве), мы сосредотачиваемся на утверждающем явлении, как в случае с «атомом», хотя в слове есть приставка «не». Сосредотачиваться на «нестатичном» – это не то же самое, что сосредотачиваться на «не статичном», поскольку «не статичное» – это явление-отрицание, основанное на знании того, что такое статичное, и на его отрицании. Это очень хороший пример. Очевидно, чтобы понять, что такое атом, понять концепцию, стоящую за словом «атом», нам не нужно знать, что означает том (что такое «делимое»), а затем фактически отрицать это, хотя звук данного слова это отрицает. Очень хороший пример. 

Если вы не знаете это объяснение, вы можете воспринимать по-своему, а греки могут концептуализировать слово «атом» по-своему. 

Верно, в этом и смысл. Давайте разберём этот пример. Допустим, один человек, грек, знает слово том и знает значение этого слова. Если бы он подумал «атом», это сделало бы «атом» отрицающим явлением? Это противоречило бы нашему правилу, что у нас должна получаться настоящая дихотомия – либо утверждение, либо отрицание. Думаю, это будет проще понять на другом примере, но давайте сначала вернёмся к нашему определению отрицания.

Чтобы достоверное познание фактически исключило отрицаемый объект, оно должно опираться на предшествующее отчётливое восприятие отрицаемого объекта. Отчётливое восприятие (rtogs-pa) – это познание, которое познаёт свой вовлечённый объект, во-первых, верно, а во-вторых, с уверенностью. Чтобы достоверное познание фактически исключило отрицаемый объект, оно должно сначала познать данный объект верно и уверенно. Следующий пример покажет разницу между этими двумя факторами. 

Предположим, я хочу показать моему новому другу фото Тензин, которое я сделал во время своей поездки по Индии. Эта фотография хранится в моём фотоальбоме, и мой друг не знает никого из тех, кто изображён на фотографиях. Он даже не знает, мужчина Тензин или женщина, и даже не знает, тибетец ли Тензин. Тензин – это распространённое имя, которым тибетцы называют и мальчиков, и девочек, и есть много западных людей, которых зовут Тензин, поэтому так могут звать кого угодно. У моего друга нет ни малейшего представления о том, кто это.

Итак, мы листаем страницы фотоальбома и оказываемся на странице, где нет фотографии Тензин. Я смотрю на фотографию другого человека на этой странице и думаю «не Тензин», и мой друг тоже думает «не Тензин», потому что я быстро перелистываю страницу. Обе мысли верны, но между ними есть разница, не так ли? Конечно, это не фотография пейзажа без людей: в этом случае очевидно, что на ней нет Тензин, но даже в этом случае есть разница. 

Откуда он узнал это имя? 

Я сказал ему: «Я покажу тебе фотографию Тензин в моём фотоальбоме». Больше я ничего не сказал. 

То есть друг знает только имя, а вы не только знаете имя, но и видите отсутствие этого человека на фотографии. 

Всё верно. Мой друг думает только об имени, а я думаю о человеке, то есть о смысле, который заключён в этом имени. Мы дойдём до этого, давайте не будем забегать вперёд. 

Давайте просто рассмотрим это с точки зрения познания. Здесь есть отличие. Моя мысль достоверна. Мысль моего друга, если под «не Тензин» он имел в виду человека, а не просто имя и если он подумал, что женщина на этой фотографии была «не Тензин» (например, он подумал, что Тензин это исключительно мужское имя, хотя на самом деле есть много женщин по имени Тензин), то с его стороны это было просто предположение. Это было верное предположение, но не достоверное познание. Мы говорим об этом с точки зрения концептуального ума. Тогда наш вопрос следующий: что можно сказать с точки зрения объекта? Если под «не Тензин» он имел в виду того же человека, что и я, то и мой друг, и я исключили один и тот же объект, одного и того же человека. Если же его объект «не Тензин», в отличие от моего, был просто словами, которые не относились к конкретному человеку, то мы думали не об одном и том же объекте. Его объект «не Тензин» не был уверенным. Это было верное предположение, но оно не было уверенным. 

В этом всё дело. Когда мы просто думаем слова «не Тензин», относительно чего мы уверены? Мы уверены по поводу слова, но не по поводу человека, к которому данное слово относится. Звучание слов «не Тензин» с уверенностью исключает звучание слова «Тензин», однако они необязательно исключают человека – объект, соотносимый со словом «Тензин» (соотносимый объект). Чтобы вербально подумать «не Тензин», нам, само собой, сначала нужно узнать слово «Тензин». Итак, мы можем различать определения, а можем различать их смысл – то, на что они указывают. Мы можем толковать определения разными способами. 

Получается, вы делаете исключение только вербально? 

Да. Это вербальное исключение звуков и слов. Бывает исключение слов, а бывает исключение смысла слов, то есть соотносимых объектов этих слов. Это большая разница. Очевидно, эта тема очень тесно связана с медитацией на пустотность – на отсутствие истинного существования. На чём мы сосредотачиваемся в медитации на пустотность? Это не просто теоретический вопрос. Мы услышали «не истинное существование», но у нас нет никакого представления о том, что же имеется в виду под «истинным существованием». Затем мы садимся и пытаемся медитировать на «не истинное существование». Мы пытаемся понять, что такое «не истинное существование», и думаем о звучании слов «не истинное существование», но не об их смысле. 

Очевидно, мы знаем, что «не» – это противоположность «истинного существования», но мы не понимаем, что такое «истинное существование». Мы сделали исключение только посредством слова, звукового паттерна «не», которому в нашем обществе случайным образом придали смысл отрицания. Это слово необязательно будет значить то же самое для человека, который не знает наш язык. Поэтому сам по себе звуковой паттерн «не» даже необязательно исключает стоящее после него слово, не говоря уже о смысле этого слова. 

В нашем примере, возможно, мой друг думает, что Тензин – это только мужское имя, и не знает, что оно может быть и женским. Тогда в отношении любой женщины, которую он увидит на фото, он подумает «не Тензин». Это пример, в котором мой друг неверно понимает смысл слова «Тензин». Есть множество вариантов того, что такое «не Тензин». Это просто слова? Это исключение всего того, что не подходит, например любой женщины по имени Тензин? Или друг представляет себе другого человека по имени Тензин? Возможно, он знает кого-то по имени Тензин и думает «не Тензин». Это интересный вопрос. «Не Тензин», о котором он думает, это та же «не Тензин», о которой думаю я? Это одно и то же явление или разные явления? 

Друг, который ничего не знает о Тензине, всё же кое-что знает: он знает, что Тензин – это человек, а не собака, не растение, не гора, не что-либо ещё на фотографии. Что-то он знает. Он ищет на фотографиях человека. Тогда кто-то другой говорит: «На этой фотографии нет Тензин», поскольку у него в уме возникает его подруга Тензин, которую он знает. Его представление более полное. Он знает, что Тензин – это женщина, ей столько-то лет и так далее. Разница между этими двумя людьми в том, сколько они знают о Тензин. У друга очень мало информации. Он высматривает на фотографиях какого-то человека. Тот, кто знает Тензин, владеет большей информацией. 

Это очень интересный вопрос о том, как мы что-либо отрицаем. Вчера у нас тоже был пример с «не Тензин». Это не совсем один и тот же пример. В вашем примере человек знает, что Тензин – это не название горы. Но может быть, это название горы или имя собаки. В Индии у меня была собака, её звали Цултрим, а это тоже человеческое имя. Мой друг этого не знает. 

То есть у него вообще нет информации? 

Мы не можем быть в этом уверены. Вчера у нас был пример, в котором я приехал с другом в Индию и хочу показать ему мангуста. Мой друг понятия не имеет, что такое мангуст, и мы видим кошку. Я думаю «не мангуст», и он думает «не мангуст». Он думает «не мангуст», потому что знает, что это кошка, а если бы перед ним был мангуст, он увидел бы нечто иное. Однако, поскольку он не видит ничего другого, отличного от кошки, благодаря такому «невосприятию чего-либо другого» он знает, что это не мангуст. 

С точки зрения индийской небуддийской философской школы мимамсаки, мы сказали бы, что его способ познания верен и что это отдельный достоверный способ познания. В буддизме мы говорим, что это не так. Может ли он знать это точно? А вдруг «мангуст» – это индийское слово, обозначающее кошку. Может быть, «мангуст» – это вид кошачьих. Он не знает, что такое мангуст. Сколько информации у нас должно быть, чтобы мы могли что-либо исключить? Должны ли мы знать только ту вещь, которую мы исключаем (мангуста), или нам нужно знать абсолютно все остальные познаваемые явления, чтобы познать, что все возможные познаваемые явления – это «не Тензин»? Мы не можем познать все остальные познаваемые явления. Достаточно просто знать, кто такая Тензин.

Можем ли мы понять смысл, если исключим вообще всё? Мы понимаем смысл только в контексте определителя (изолята). Кто такая Тензин? «Тензин», о которой я думаю, – это «никто иной, кроме Тензин». Так мы изолируем объект, и этого достаточно для того, чтобы связать слово с его смыслом. Это самая суть более продвинутого уровня обсуждения отрицаний, но на текущем семинаре мы не сможем поговорить об этом подробнее. 

Мы можем попробовать описать Тензин, используя одни отрицания, сказав, например, что Тензин не мужчина, у неё не чёрные волосы и так далее. Но получится ли представить Тензин, если использовать только отрицания? 

Зависит от того, сколько признаков мы таким образом определим. Если мы попробуем определить всё, чем Тензин не является, когда мы сможем окончательно определить Тензин? Мы можем добиться приблизительного результата, но этот процесс будет бесконечным. Мы можем забыть о том, что она не носит серёжки. 

Если этот процесс изоляции будет вечным, будет ли он вечным и в случае с «не истинным существованием»? 

Нет, в случае с «не истинным существованием» он не будет вечным. Это не то же самое. Смысл в том, чтобы определить, что объект не является чем-либо иным, кроме того, чем он является. Такое исключение на самом деле не требует того, чтобы мы перечисляли все остальные вещи, исключая их по одной. Это другой тип исключения. Нужно ли нам проходить через всё, чем объект не является? Другими словами, чтобы познать «не Тензин» и затем исключить это, что нам нужно знать о «не Тензин»? 

Как я уже говорил, это гораздо более продвинутый уровень, и я не хочу разбирать его подробно, потому что не готовился к этому. Мне самому нужно глубоко обдумать этот вопрос, поскольку он связан с тем, как мы даём определение какой-либо категории. Чтобы сформулировать категорию, мы очерчиваем определённую группу явлений и исключаем то, что не входит в этот круг. Это изолирует категорию. В таком случае, само собой, возникает вопрос: существуют ли на самом деле вокруг вещей границы, создающие категории и относящиеся к ним объекты? Обнаружимое существование – это когда на стороне самого объекта есть нечто, что создаёт эту границу и делает его членом категории, исключая всё остальное, чем он не является. Прасангика говорит: «Нет, это просто умственное обозначение. Такой границы со стороны объекта не существует, мы не можем обнаружить ничего подобного». 

Как видите, этот вопрос крайне важен в контексте нашего разговора об умственном обозначении, поскольку прасангика утверждает, что мы можем доказать существование вещей только в силу умственного обозначения – только в силу того, что умственное обозначение к чему-то относится. Со стороны объекта нет ничего, что доказывало бы его существование, даже просто его существование как объекта познания. Прошу прощения, что начал об этом говорить, но я действительно не хочу уходить на такой продвинутый уровень, пока мы не разберём основы. 

Сколько нам нужно исключить, прежде чем мы сдадимся? Если мы ищем истинное существование, истинно существующее «я» и не можем его обнаружить (ни в носу, ни в уме, ни где-либо ещё), то в какой момент мы в итоге приходим к выводу, что такой вещи не существует? Или нам нужно исследовать каждый атом нашего тела, а затем каждый атом вселенной, чтобы попытаться найти истинное существование, прежде чем мы окончательно решим сдаться и заключим, что его не существует? Это очень важный вопрос. 

Я приведу хороший пример. Как маленький ребёнок осваивает концепцию «еда»? Что съедобно? Маленький ребёнок не знает эту концепцию. Он всё тянет в рот. Нужно ли ему попробовать съесть абсолютно всё во вселенной, прежде чем он поймёт концепцию «еда» и «съедобное»? Еда – это чётко определённая категория, которая исключает всё, что является «не едой». Однако со стороны самой еды нет ничего, что относило бы её к этой категории – к категории всех возможных вещей, которые могут быть едой. Нет ни контура, ни бирки, ни обнаружимой характеристики, ни печати, которые говорили бы: «Я еда». Ничего подобного не существует, однако у еды есть определение. Вообще-то я хотел на этом остановиться. Мы с вами подошли к вопросу о том, где существуют определения. Они существуют на стороне объекта или нет? Я не смог устоять. Простите. 

В прасангике считается, что определения не находятся даже со стороны объекта. Определяющие характеристики также создаются умом, они произвольны. Мы просто выбираем определяющие характеристики и выбираем категории, которые описываются этими характеристиками. Если это верно в случае с едой, то это, разумеется, верно и в случае с хорошим и плохим и другими подобными оценочными суждениями.

Во время перерыва вы привели хороший пример: как мы узнаём, кто здесь присутствует? Нужно ли нам знать всех, кого здесь нет, чтобы понять, кто здесь есть? Конечно, нет. Однако мы знаем, что все, кто здесь присутствует, – это не те люди, которых здесь нет. Так работают логические пересечения. 

Давайте вернёмся к примеру, в котором я вернулся из Индии и хочу показать моему другу фотографию Тензин в альбоме. Мы оба смотрим фотоальбом, пролистываем множество страниц, и я думаю «не Тензин», переворачиваю страницу, опять думаю «не Тензин» и так далее. В итоге мой друг начинает думать, что и на следующей странице тоже не Тензин, и думает «не Тензин». Мы смотрим на следующую страницу, и утверждение, что это была не Тензин, было верным, однако моя мысль была достоверна, а его мысль была просто верным предположением. 

Что происходит, когда мы добираемся до фотографии Тензин, но я, не обратив внимания, думаю «не Тензин» и мой друг тоже думает «не Тензин»? Это ошибка, хотя у меня было верное представление о Тензин. Моя ошибка была в том, что я знаю «не Тензин», однако применил эту категорию не к тому объекту. Я применил её к Тензин. Это пример того, как мы на самом деле знаем, что такое «не истинное существование», но применяем эту категорию не к тому объекту или применяем её с неправильным смыслом из-за своей невнимательности. Это очень часто происходит во время медитации: мы невнимательны. Я знаю смысл, но я невнимателен, поэтому использую категорию неверно. 

Давайте я придумаю пример. Мы можем взять другую систему, не мадхьямаку. Помните, у нас было три типа явлений в читтаматре? Первый тип – полностью концептуальные явления, например категории. Также существуют зависимые явления, например стол, и полностью доказанные явления, а именно пустотность. В соответствии с определениями в читтаматре и стол, и пустотность обладают истинным существованием, а у категорий нет истинного существования. В соответствии с читтаматрой, если у чего-либо есть истинное существование, это значит, что оно является абсолютным объектом, то есть возникает в восприятии арьи. В неконцептуальном познании пустотности сначала появляется стол, а затем его пустотность (пустотность в соответствии с определением читтаматры – это отсутствие у зависимо возникающего явления возникновения из порождающего источника, отдельного от порождающего источника способов его осознавания в неконцептуальном познании). Таким образом, в читтаматре истинного существования лишены только полностью концептуальные явления. 

Однако это сбивает нас с толку, поскольку мы с вами говорили о прасангике, где все явления лишены истинного существования, которое определяется как существование, доказанное со стороны объекта, как в нашем примере с контурами вокруг вещей. Ничто не существует с очерченным контуром. Мы можем ошибочно подумать, что в читтаматре все три типа явлений тоже лишены истинного существования, как в прасангике. Мы отрицаем не тот отрицаемый объект и применяем отрицание к объектам, для которых в соответствии с определением читтаматры оно не применимо. Получается полный бардак. 

В нашем примере с фотоальбомом речь идёт скорее о том, что мы не поддерживали памятование, были невнимательны и неправильно использовали отрицающее явление «не Тензин», то есть применили его не к тому объекту – к Тензин. То же самое может произойти во время медитации, когда мы невнимательны и забываем о смысле. Также это может произойти из-за того, что мы недостаточно хорошо усвоили смысл. Другими словами, мы знаем категорию «не истинно существующий», но мы как будто положили в эту коробку слишком много, в том числе то, что к ней не относится. У нас есть определение, мы знаем, для чего коробка предназначена, но мы положили в коробку то, что не совсем подходит под определение. Эта ошибка отличается от ошибки, когда мы знаем, что какая-либо вещь не должна быть в коробке, но мы положили её туда по невнимательности. 

Всё это происходит в медитации. Нам нужно уметь определять, что мы делаем не так, чтобы это исправить. В обратном случае как мы это исправим? Это очень хорошее применение отрицания, не так ли? Мы не можем правильно понять, что делаем неверно. Как можно это исправить и не совершать эту ошибку? Как мы можем познать «не это», если у нас нет точного, уверенного, правильного понимания того, что мы делаем ошибочно, чтобы познать «не это»? 

Вот почему в текстах о медитации делается такой большой акцент на тонкой вялости ума: тонкую вялость определить очень и очень трудно. Очень легко начать думать, что у нас идеальное сосредоточение, хотя на самом деле наш ум немного притуплён. В текстах делается очень большой упор на различении вялости ума во время медитации. В противном случае мы никогда от неё не избавимся. Также, если мы лишь знаем слова «тонкая вялость» и знаем, что в идеальной медитации её быть не должно, это не оказывает значительного влияния на нашу медитацию. Это просто утверждение – о том, что в идеальной медитации нет тонкой вялости ума. Звучание слов «не тонкая вялость» отрицает лишь слова «тонкая вялость», а не саму тонкую вялость. Мы не исключили то, к чему эти слова относятся, их смысл. 

Кто-нибудь помнит, что такое тонкая вялость? 

Это когда вялость присутствует, но мы её не осознаём. 

Неверно. Видите? Он знает слово, но придаёт ему неверное значение и пытается устранить из своей медитации нечто другое. Устранил ли он тонкую вялость? Он устранил что-то другое – то, что он называет тонкой вялостью. Это идеальный пример. Его тонкая вялость, которую он устранил, – это не тонкая вялость, о которой мы с вами говорим. Моя тонкая вялость и его тонкая вялость – это два разных явления, хотя слова одни и те же. 

Тонкая вялость – это отсутствие свежести в каждое мгновение. Свежесть – противоположность чёрствости. Это как с намерением. В начале занятия я зародил намерение, но оно уже не свежее. Оно должно быть свежим в каждое мгновение, оно должно присутствовать в каждый момент, не «черствея». Оно поддерживается в каждый момент и остаётся свежим. Нам не нужно проходить через всю цепочку умозаключений каждый раз, в каждое мгновение. Свежесть не просто означает, что объект находится в чётком фокусе: если фокус отсутствует, это уже вялость более грубого уровня. 

Ещё один пример: мы медитируем на пустотность и вначале знаем, что это такое, понимаем это. Однако после пяти минут сосредоточения наше понимание перестаёт быть свежим. Оно очень слабое, притуплённое. Это не значит, что мы его полностью потеряли: это была бы более грубая форма умственной вялости. Наше понимание не «яркое». Это ещё одно слово, которое используется в объяснении. Это происходит всё время, мы словно впадаем в транс. Таким образом, слова и их смысл очень важны, особенно если мы хотим исключить что-либо из нашей медитации, чтобы медитировать верно. 

Я приведу ещё один пример, иллюстрирующий сказанное вами. Марк, вы сказали: «Полчаса назад вы сказали то-то и то-то». На самом деле прошло не полчаса, но вы использовали концепцию «полчаса». Вы знаете, что такое полчаса и сколько полчаса длятся. Вы неверно использовали это слово в отношении периода, скажем, длиной в десять минут. Вы знаете, что такое полчаса. Я хочу сказать, что мы постоянно так говорим. 

Однако это может быть другая условность. 

Да. У вас может быть другое представление о том, что такое полчаса. 

Использовать это слово таким образом – это социальная условность. 

Верно. Это всё равно что сказать, что десерт «проклятый», что в разговорном американском английском означает «хороший». Но если бы я не знал, что вы имеете в виду, например, если бы я был немцем, а вы американцем, и вы бы сказали: «Ого, этот шоколадный пудинг просто проклятый!», меня бы это очень оскорбило, хотя вы имели в виду, что он вкусный. 

Мы с вами поняли, что – вне зависимости от того, верно ли используется познаваемое явление «не Тензин», – «не Тензин» о которой думаю я, зная, кто такая Тензин, и «не Тензин», о которой думает мой друг, не знающий, кто такая Тензин, – это разные явления. Тогда возникает вопрос: мы в обоих случаях говорим об отрицаниях? Это зависит от нашего понимания определений. 

Мы подошли к понятию предварительного исключения. «Тензин» в моём понимании основана на исключении конкретного объекта, соотносимого со словом «Тензин», то есть конкретного человека. Таков смысл этого слова, то есть соотносимый объект, и именно так я понимаю «не Тензин». Это настоящее отрицание. У моего друга концепция «не Тензин» основана не на исключении объекта, соотносимого со словом «Тензин». Он не знал, кто такая Тензин, поэтому не исключал никакого человека. 

В определении утверждения говорится, что «фактического» отрицания отрицаемого объекта не происходит. Однако мой друг подумал: «Не Тензин». Здесь присутствует отрицающее слово. Означает ли это, что перед нами отрицание? Звучание слова «не» отрицает звучание слова «Тензин». В соответствии с объяснением Джецунпы, «не Тензин», о котором думает мой друг, является просто утверждением двух слов – «не» и «Тензин». Он думает двумя утверждениями, двумя словами. На уровне речи это выглядит так, будто одно слово исключает другое, но это не имеет значения. «Не Тензин», о котором думает мой друг, – это утверждение «не» и «Тензин». «Не Тензин», о котором думаю я, – это отрицание личности, или смысла, или конкретного соотносимого объекта – Тензин. Я могу подумать «не истинное существование» и не иметь ни малейшего представления о том, что это значит. Тогда это утверждение слов «не» и «истинное существование», а также «истинное» и «существование». Не более того. На самом деле это не отрицание. 

Но если я подумаю «не истинное существование», разве это не значит, что я отрицаю какое-то совершенно абстрактное явление?

Если мы думаем о чём-то абстрактном, например: «Нет невозможных способов существования», хотя мы могли бы сказать, что «нет истинного существования» включено в эту более широкую категорию «нет невозможных способов существования», тем не менее, если у нас нет чёткого представления о том, что такое «невозможные способы существования», наше абстрактное мышление будет слишком расплывчатым. Думаю, в этом случае «невозможные способы существования» опять окажутся утверждающим явлением относительно точного смысла, который здесь отрицается, а именно смысла «истинного существования». То же верно в отношении абстрактного мышления о «не истинном существовании». Если мы не знаем точного значения, я думаю, это тоже будет утверждающим явлением. 

Слова сами по себе – это утверждающие явления. Даже группы слов, например в длинном определении, будут просто утверждениями. Концептуальному уму, который знает эти слова, не нужно ничего отрицать, чтобы их познать. Например, я могу запомнить слова, из которых состоит определение, знать их, но не иметь ни малейшего представления, что они значат. Также слова со своей стороны не обладают присущим значением. Их смысл – это то, что ментально обозначается концептуальным умом, воспринимающим слова как объекты, с помощью которых он познаёт смысл, то есть как соотносимые с этими словами объекты. Только когда познание, используя слова в концептуальном мышлении, фактически что-либо отрицает, чтобы познать значение этих слов, – эти слова становятся отрицаниями или, если говорить точнее, явлениями, познаваемыми через отрицание. Это означает, что слова или фразы, которые содержат отрицающее слово, могут быть познаны либо через утверждение, либо через отрицание, в зависимости от того, присутствует ли в уме понимание смысла слова. 

Мы подошли к вопросу о правильном понимании смысла слова, а также об умственном обозначении слова – о наделении его точным смыслом на основе подходящего объекта, к которому оно относится. Иногда одни и те же слова имеют разные значения и разные соотносимые объекты. Например, двух разных людей могут звать Тензин. Это не делает их одним человеком, хотя у них одно имя. Также два разных человека могут быть «не Тензин». Это тоже не делает их одним человеком. 

Точно так же может существовать термин «истинное существование» и термин «отсутствие истинного существования» и, в зависимости от ума, который их понимает и использует, они могут относиться к двум разным вещам. Сейчас я говорю об уме, который придаёт словам точное, а не расплывчатое значение. Если в уме есть только размытое значение, то в нём нет уверенности и это не достоверный способ познания. Когда ум мыслит концептуально, используя эти слова, он думает об утверждающем, а не об отрицающем явлении. Если говорить точнее, это достоверный способ мысленно произносить слова «отсутствие истинного существования» в качестве утверждающего явления. Другими словами, это точное и уверенное мышление посредством слов, однако это определённо не будет достоверным способом концептуального мышления о значении этих слов как об отрицающем явлении. 

Это очень важно, особенно когда мы изучаем буддизм и буддийские философские системы и обнаруживаем, что в каждой философской системе своё собственное определение «истинного существования». Все они используют одно и то же слово и одни и те же фразы; многие из них говорят, что у определённых явлений нет истинного существования. Но говорят ли они об одном и том же? Будет большой ошибкой пытаться понять определение отсутствия истинного существования из прасангики, используя определение отсутствия истинного существования из читтаматры, и наоборот. Мы знаем, что означает не истинное существование с точки зрения прасангики, и думаем, что в читтаматре говорится о том же самом. Это не так, хотя слова одни и те же.

Это можно постоянно видеть у Шантидевы: он в двух разных строфах может использовать одни и те же слова, например «не истинно существующий», однако у этих двух строф совершенно разный смысл, который зависит от того, как мы определяем «не истинное существование», и слова в строфе передают оба значения. В этом утончённость речи будды: используя одни и те же слова, мы выражаем разные значения и люди понимают нас по-разному. Будучи на разных уровнях развития, люди понимают одни и те же слова по-разному. Это речь будды. Вот почему коренные тексты такие исключительные. Поэтому их и называют «коренными»: это корень, из которого прорастают разные уровни смысла. 

Я хочу привести ещё одни пример. Допустим, мы, англоговорящие люди, слушаем немца (или немец слушает голландца). Мы слышим слово, которое в нашем языке тоже является словом, и думаем, что оно значит то же самое, что и в нашем языке, но это не так. Это тоже очень хороший пример. То, что нам говорят, можно понять и в контексте нашего языка, и в контексте языка говорящего, однако предполагаемое нами значение не совпадает с тем, что имеет в виду говорящий, хотя оно выражено теми же словами. Например, aktuell в немецком означает «текущий», а actual в английском означает «настоящий». Это одно и то же слово. Мы читаем о aktuell Nachrichten, то есть о последних новостях, и думаем, что это «настоящие» новости, а все остальные – незначительные. А вот пример ещё лучше, потому что мы часто такое видим, – «текущая/настоящая распродажа». Вот как это может выглядеть. Таких примеров много. 

У меня есть концепция «мира», и президент Буш говорит о мире. Он может выступить с целой речью о мире, но у него может быть совершенно другая концепция мира, отличная от моей. Я могу прочитать или услышать его речь и подумать: «Как чудесно. Он за мир». Это разновидность пропаганды. Они хотят, чтобы вы услышали то, что вы хотите услышать, хотя на самом деле они сами видят это совсем по-другому. «Если вы внедрите эту систему видеонаблюдения, то будете в безопасности!» 

Возьмём другой пример – посвящение, которое мы делаем в конце сессии. «Какое бы понимание мы ни обрели, пусть оно будет становиться всё глубже и глубже, чтобы мы смогли применять его на практике. Пусть оно поможет нам в медитации, чтобы мы достигли просветления на благо всех существ». Моё понимание может быть не самым точным. Ваше понимание может не совпадать с тем, как это понимает ваш учитель, а его понимание может не совпадать с пониманием его собственного учителя. Тем не менее каждый уровень понимания может быть полезным. Не нужно выбрасывать наше понимание, если оно не самое точное, но мы постоянно стараемся делать его точнее. Это всё равно что описывать человека с помощью одних только отрицаний: он не брюнет, у него нет таких-то и таких-то черт. Это верно, что человек не брюнет и не тибетец, но мы можем быть ещё более точными.

Когда жил Джецунпа? 

Примерно через 100 лет после Цонкапы. Он жил во второй половине 15 и первой половине 16 века и был младше Цонкапы на два или три поколения. Джецунпа и Панчен были двумя основными авторами монастырских учебников гелуг, наряду с Тендарвой, который был немного моложе их. Считается, что толкование Панчена было дано в старом стиле. Джецунпа предложил во многом новое воззрение, опираясь на идеи своего времени. Тендарва был моложе, но жил примерно в то же время. Он взял что-то от одного, что-то от другого и кое-что добавил от себя. Кункьен жил на 200–300 лет позднее и включил в свои учебники сочетание всех трёх воззрений и некоторые другие источники. 

• Цонкапа (Tsong-kha-pa Blo-bzang grags-pa) (1357–1419)
• Джецунпа Чокьи Гьялцен (rJe-btsun-pa Chos-kyi rgyal-mtshan) (1469–1544)
• Панчен Сонам Драгпа (Pan-chen bSod-nams grags-pa) (1478–1554)
• Кедруб Тендарва (mKhas-grub dGe-’dun bstan-pa dar-rgyas) (1493–1568)
• Первый Кункьен Джамьянг Щепа Нгаванг Цондру (Kun-mkhyen ’Jam-dbyangs bzhad-pa Ngag-dbang brtson-’grus) (1648–1721).